Возможно, это лишь новый виток в привычном режиме моей изоляции от политики и прочих проблем, жажда разбавить спокойные будни и обыденность действий хоть чем-то другим, новым, важным. Только вот практически все позабыли, что Китнисс Эвердин была нечто большим, чем простой соседкой и жительницей дистрикта Двенадцать. И даже я не помню ни материала, из которого был сделан костюм Сойки-пересмешницы, ни тяжести его брони, ни силы отдачи тетивы, словно каждое воспоминание было стерто, но не Сноу, а более могущественным врагом — временем.
Два с половиной года — вполне достаточный срок, чтобы примерить, привыкнуть и прикипеть к новым, еще неизведанным ролям, что нам преподносит жизнь. И сейчас, быть тетей и всегда доступной няней для Джема все, что мне нужно. В конце концов, именно этого я и хотела, когда десять лет назад вызвалась первым добровольцем в дистрикте Двенадцать — безопасного и счастливого будущего для Прим.
Однако то странное предчувствие не проходит, а гонит меня из постели к комоду, где я, не глядя в зеркало, заплетаю отросшие до лопаток волосы в свободную косу и выуживаю из ящика свежее полотенце. Даже ледяной воде из-под крана не удается прогнать его, наоборот, его отголоски по-прежнему зовут меня туда, не знаю куда, пока я выбираю наряд в гардеробной. Его загадка продолжает мучить меня и дальше, когда я спускаюсь по лестнице, захожу на кухню, беру в руки пустой чайник и подхожу к раковине, чтобы набрать воды. Мой взгляд рассеянно блуждает по дому напротив, но в мыслях я все еще пленница чего-то, что за гранью моего понимания.
Из-за шума льющейся воды не сразу слышу знакомую трель телефона из кабинета и, закрыв кран и отставив в сторону чайник, спешу ответить на звонок единственного человека, которому позволено набирать мой номер в любое время суток.
— Здравствуй, Финник! — приветствую я друга, широка улыбаясь, хоть он и не может видеть этого.
— Доброе утро! — доносится с другого конца линии уже ставший родным голос, и я могу представить его фирменную ухмылку, в которой сейчас растянуты его губы. — Надеюсь, я не разбудил тебя? У вас ведь еще и семи нет.
И действительно, порой такие вещи как часовые пояса перестают что-то значить, когда потребность в друге и его поддержке снимают трубку и начинают набирать номер. Тем более, я знаю, что это единственное время, когда он может это сделать, прежде чем отправиться на работу.
— Все в порядке, — успокаиваю и присаживаюсь на уголок стола, — я уже не спала.
— Я просто хотел пожелать удачи, — признается Одэйр, — а сделать это в подходящее время, но находясь глубоко под землей я, к сожалению, не могу.
В этот раз улыбка на моих губах скорее горькая, а воображение тут же рисует длинные серые туннели коридоров Тринадцатого, которые он и еще несколько сотен добровольцев обследуют прежде чем законсервировать навсегда. Решение восстановить дистрикт на поверхности было принято давно, но как всегда планирование и проектирование отнимает слишком много времени.
— Спасибо, Финник!
— Майки обещал сделать запись пока Прим на дежурстве, а он нянчится с Джереми, так что я обязательно наверстаю упущенное, — заверяет он. — Они тоже желают тебе удачи. Особенно Джем. Он так не скучает по родителям, как по тёте Китнисс.
Громко ухмыляюсь, прекрасно понимая что он имеет в виду. Спустя всего три месяца после родов в новом медцентре в Двенадцатом Прим сразу же вернулась к мужу и к работе в Тринадцатом, а Джем остался со мной до тех пор, пока не окреп достаточно для путешествия к родителям. Разумеется, с их-то работой я проводила с мальчиком куда больше времени, чем они.
— Без него здесь тоже скучно.
— Знаешь, мой сосед по комнате недавно спрашивал о тебе… — неуверенно начинает Финник, но замолкает, услышав мой судорожный вздох.
Сердце пропускает удар, и вся теплота разговора испаряется, словно по щелчку пальцев. Нет, из всего, что было, я не хочу ворошить это прошлое. Я благодарна, что его компания сглаживает и отвлекает Финника от его собственной раны, но наши с ним дороги разошлись давно.
— Может, ему что-нибудь передать?
— Нет, — твердо произношу и прикусываю губу перед тем, как продолжить: — Просто ничего не говори ему про меня.
— Хорошо, — тут же отзывается Одэйр. — Это к лучшему, он практически смирился со всем, хотя нянчиться с Джемом мне нравится больше, чем с ним.
Смеюсь, чувствуя, как напряжение сходит на нет, и разговор снова приобретает былую теплоту. Еле уловимый, но достаточно долгий сигнал нарушает паузу и друг обреченно выдыхает:
— Пора на смену. Еще раз удачи, Китнисс, ты справишься! Ты всегда справляешься…
— Не без твоей поддержки, — честно признаюсь, — друг.
— Я знаю, — ухмыляется он и, прежде чем повесить трубку, обещает позвонить потом.
Тем не менее, его слова приносят приятную волну успокоения и я практически не думаю об утреннем предчувствии, когда закрываю двери кабинета и возвращаюсь на кухню. Подхватив полуналитый чайник, я снова подхожу к раковине, подставляю его под кран и тянусь к вентилю, по привычке бросая взгляд на дом напротив.
Отяжелев за долю секунды, металлическая ёмкость с грохотом падает из моей онемевшей руки, но я не обращаю на нее никакого внимания. Мои глаза неотрывно следят за знакомой фигурой в угольно-черной униформе, что замерла у крыльца пустующего дома напротив.
Ноги сами несут меня к входной двери, а пальцы с легкостью справляются с задвижкой и бесшумно отворяют ее, но видение не исчезает, наоборот, выглядит реальней некуда. И то полузабытое чувство из моего сегодняшнего сна ведет меня вперед, не внимая голосу рассудка, уговаривающее не поддаваться соблазну.
— Я не знаю, что из этого более странно, — бормочет Пит Мелларк, не оглядываясь, но явно чувствуя, что больше не один. — Само понятие «дом», его сочетание с местоимением «мой» или этот огромный двухэтажный особняк.
Я молчу, застыв позади него и не веря, что спустя восемь лет Пит Мелларк наконец-то вернулся домой. И пусть от того наивного, но решительного мальчишки осталось только имя, он все равно здесь, в Двенадцатом, в уцелевшей от бомбежки деревне Победителей, на пороге того самого дома, что он покинул на кануне жатвы, уверенный, что никогда больше его не увидит.
Секунды кажутся часами, а его судорожный выдох еще более громким, когда он, набравшись храбрости, делает первый шаг вперед.
— Не надо, — вылетает из моего рта быстрее, чем я соображаю, о чем прошу. С удивлением обнаруживаю, как моя правая ладонь крепко обхватывает его бицепс и удерживает на месте. По-прежнему чужие глаза цвета морской лазури непонимающе пронизывают мои, словно пытаются прочесть мои мысли, но быстро сдаются, так и найдя ничего.
— Почему?
Неуверенно пожимаю плечами; он имеет полное право отворить эту дверь в прошлое и встретиться с призраком того Пита Мелларка, что навсегда остался узником под маской Сноу, которую уже не снять никогда. Почему же все мое бытие противится этой встречи?
— Там ты не найдешь ничего, кроме пыли, плесени и грызунов, — уклончиво отвечаю, а мысленно добавляю еще «призраков». Моя рука все так же держит его, не желая отпускать. — Поверь, я столкнулась с тем же почти три года назад, когда вернулась из Капитолия.
Пит хмурится, оглядываясь то на дом, то на меня, словно не в силах решить, что важнее и более желанно. Моя рука скользит вверх по его, очерчивая линию плеч и двигаясь вдоль шеи, пока его покрытая легкой щетиной щека не оказывается под ней. Прикрыв глаза, он принимает прикосновение, медленно и осторожно, словно боясь спугнуть, а я задерживаю дыхание, потрясенная оказанным кредитом доверия.
— Как насчет чая? — предлагаю, кивая в сторону дома напротив. — Я как раз собиралась ставить чайник…