В итоге «расследования» многие десятки отправились на каторгу, пятьсот человек было выведено из состава мятежных полков3.
Обо всём этом говорилось не с тем, чтобы отметить, в какой сложной и опасной обстановке противостояния находились верхи и низы. Автора интересовала лишь парадная сторона событий. Такие-то люди награждены за подвиги в разных боевых переделках. Пятно бунтов, говорилось под конец публикации, было буквально смыто кровью ратников и их командиров. О них, героях войны, хранят теперь память нынешние современники.
Только, выходит, – о них…
Так урезают историю.
Для поколений от золотого века в виде наглядного символического атрибута оставлен лишь блеск офицерских эполет. Он уже сослужил огромную службу большому числу воспевателей «чистого» героизма, чьими усилиями образ воинского офицера из нашей царской истории на все лады приукрашен и возвеличен, а основные его черты взяты, конечно же, те, которые стали ему присущи на закате эры крепостного права.
Это – люди чести и предельного внутрисословного благородства, блестяще воспитанные, близко принявшие передовую культуру своего общества и зарубежных стран, захваченные духом свободы и высшими помыслами.
Воспитание на лучших образцах культуры, а также при максимальной общительности в своей среде и при общей «спайке» на принципах «чести» – этом своеобразном кристалле круговой поруки – было настолько эффективным, что позволяло им обогащать свою, сословную культуру, ограничиваясь начальным или средним (в нашем нынешнем понимании) образованием, очень часто – уже с малолетства, в чём убеждают яркие биографии многих поэтов и людей других интеллектуальных отправлений того времени.
И вместе с тем почти каждый из тех, кто становился офицером, имел не только штатную прислугу из числа рядовых, именовавшихся денщиками и проч., но и – крепостных.
Хорошо известна их «крутизна» в случаях неисполнения в их имениях подданными обязанностей по сколачиванию средств – на постоянно растущие расходы их, барских отпрысков. Целые деревни и волости приводились в трепет. Ведь рабов совершенно просто было распродать, обменять, проиграть в карты, заложить за долги.
За небольшими исключениями корпус офицеров формировался из дворян. Они шли сюда массами. Что привлекало их? Ответ несложен: достаточно лёгкое управление подчинёнными, теми же крепостными, для которых при обязательном сроке воинской службы в четверть века беспрекословное подчинение оставалось горчайшей участью. Палками и розгами мог быть наказан любой служивый нижнего чина, как это делалось по отношению к «душам», принадлежавшим помещикам в деревнях, и – если бы только за невыполнение приказов и распоряжений.
Поводом для порки становилась любая оплошность, игнорирование даже мелкой прихоти старшего по званию. Положенное за службу немалое государственное жалованье плюс поступления из имений делали «золотопогонников» хорошо обеспеченными и склонными к увеселяющему времяпрепровождению. Они блистали на светских раутах, на балах, на лучших театральных и иных представлениях.
Восходя на заоблачные духовные высоты, проникаясь усердием в самоусовершенствовании, господа военные, победители своих собственных солдат, как о них выражался Герцен, тешили себя «вымеркой» собственной чести, ударяясь в дуэли и другие виды кровавых разборок, часто по пустякам. Волны такого сомнительного «очищения» одна за другой прокатывались по армиям и полкам.
Многие офицеры превращались в отпетых бездельников; груз удовольствий и связанные с ними непомерные траты бросали их в разор и в позор. Отставка возвращала таких в родовые имения, где их ждала беспросветная скука тяжёлого и мрачного крепостнического застоя. Там накопленные в них отчаяние и ожесточение сполна выплёскивались на несчастных подданных.
Ещё более тусклыми и жалкими они оказывались при разжалованиях в нижние чины или в рядовые с лишением звания дворянина. Такие люди вместе с сословными привилегиями теряли самое, пожалуй, главное – сочувствие в своём сословии. Они не могли рассчитывать на поддержку в пределах бытовавшей сословной круговой поруки. Их ждала судьба изгоев.
В разбухавшем офицерском слое находила выражение тупая политика царизма, направленная к неуклонному росту численности личного состава вооружённых сил. Армия росла составом служивых и, поскольку подолгу не вступала в сражения, портилась. Звучные армейские и флотские победы в преддверии, в начале и в середине золотого века сходили на нет; победы сменялись поражениями.