Мы азартно выявляем причины озверения общества и её индивидуумов и в их объяснение называем обычно факторы, связанные с несовершенством устройства наших материальных дел. Да, спорить с тем, что материальные интересы очень часто «управляют» нами и формируют нас, не приходится: всё это есть. Однако, думается, тут ещё не все объяснения. С языком, как универсальным средством общения и реализации потенциала мысли, мы свою испорченность и агрессивность пока что соотносим мало или не соотносим вовсе.
То, что представляет собой известное «российское хамство», не всегда обыкновенная языковая грубость. Пожалуй, только в некоторых сферах деятельности, не перенасыщенных языковыми новинками, грубость существует как производное от высокомерия и элементарной невоспитанности. Чаще же она бывает напрямую связана с языковыми барьерами.
По одну сторону здесь оказываются непосредственные хозяева и носители новаций, пополняющие узкопрофессиональный язык. По другую – все остальные, которым приходится мириться с новациями, принимать их с определённой долей сопротивления, чтобы затем пользоваться постоянно или в разовом порядке.
Пересчитать все огорчения и неудобства от незнания профессиональных сленгов ни кто-то один для себя, ни общество не в состоянии; это – не поддающаяся измерению величина. Её наличие в жизни мы склонны чаще всего не замечать; многим не дано даже догадываться о том, что она является постоянной спутницей каждого и в каждую секунду жизни. Неслучайно и о последствиях таких огорчений мы судим зачастую ошибочно, необоснованно перекладывая «результаты» на что придётся.
По земле движется национальная неприязнь, природа которой, скорее всего, не в отличиях наций одной от другой, а в накопившемся непонимании при их отстранённости друг от друга.
И часто такое непонимание, усиленное грубостью или оскорбляющими намёками, зарождалось и прививалось на бытовом уровне средствами языка.
Ещё, например, задолго до крушения Союза люди из России, наезжая в прибалтийские республики, имели возможность убеждаться в существовании там непочтительного или же просто наглого отношения к себе – только по той причине, что они сразу с головой выдавали себя не знающими «коренных» языков. И достаточно было кому-то загодя усвоить минимальный набор слов на этих языках, чтобы, пользуясь им, уменьшить националистические предубеждения к себе. «Ключик» этот хорошо действовал да ещё и сейчас действует в магазинах и аэропортах, на «толкучках» и в кирхах, в офисах и на предприятиях.
Само по себе это может говорить о том, что ползучий прибалтийский национализм вырастал и таки вырос в немалой степени на бытовом или мелкослужебном уровне, когда потерпевшим оказывался тот, кто, впервые находясь у тамошнего языкового барьера, был унижен и оскорблён только за то, что не дотянул до общения с представителями «коренной» национальности на их языке, то есть показал его незнание, чем, собственно, и «отличился» от них.
Такого не могло не происходить постоянно, изо дня в день, из года в год, если учесть, какая разница в характерах и конституциях душ у коренных прибалтийцев и у так называемых «пришельцев» – украинцев, русских, белорусов, поляков и т. д.
Чтобы не вдаваться здесь в мелкие подробности, стоит сказать хотя бы о большей предрасположенности коренных прибалтийцев к западу, а не к востоку, по отношению к которому они всегда держали себя достаточно замкнуто и отстранённо.
Когда возникла ситуация приобретения подлинного суверенитета, вместе с претензиями к Москве, как главной виновнице имевших место притеснений и хозяйственного развала, прибалтийцы предъявили свой счёт и «пришельцам» от неё, бесцеремонно лишая их прав человека. И не надо изгибаться в извинениях: дескать, виноваты в этом только государственные правители и учреждения, а граждане – ни при чём.