Без их поддержки и участия нынешняя националистическая политика в Прибалтике, направленная на восток, была бы невозможной.
По схожему образцу развивались националистические брожения в Таджикистане, Казахстане, в бывших автономиях. Да, собственно, везде в мире национализм официальный превращался в таковой из бытового. И всегда, если не хватало для этого внешних признаков на телах людей (загорелость, узкоглазость, чёрный цвет кожи и проч.), наиболее действенным средством давления на «несвоих» избирался язык. Тотальная зараза языкового насилия из области быта легко и быстро перекочёвывает в служебные и прежде всего в профессиональные коридоры.
Развитие нашей цивилизации происходит в таком направлении, что общества обречены сталкиваться с возрастанием роли и доли профессиональных сленгов в словарных запасах. Сравнительно благополучная в материальном достатке Суоми бьётся в тисках обюрокраченного делового языка.
Финский язык в его производственном и учрежденческом видах до такой степени засорён канцелярскими оборотами и заимствованиями, что сами финны уже не в шутку рассуждают о способах его «перевода» на обычный, «коренной» язык. А во Франции ещё в ХХ веке был принят специальный закон, призванный уберечь язык нации от засорения.
В России ни о чём подобном и речи пока никто всерьёз не заводил. Под влиянием специализации в науке, технике, сервисе, а также интервенций иностранных языков продолжается отторжение россиян от их языка. Тем не менее это не самая большая опасность. Язык, несомненно, величайшая ценность, но если он изменится и будет совсем другим, то этому воспрепятствовать никто не сможет. И проблемы-то в этом, кажется, нет: без языка ещё ни один народ не оставался. А вот то, что в бытовом и профессиональном плане он приобретает значение барьера, – это опасно. Здесь миллиардами и миллионами появляются ростки насилия одних и унижений других.
Профессиональная тарабарщина врача, наставляющего больного, или снобоватость музыканта, которому почему-то кажется странным, что его собеседнику малопонятно слово «легато», – эти приёмы языкового насилия далеко небезобидны. Ибо тот, кто унизил, сам столь же не застрахован от унижений, а их судьба наготовила ему также охапками: они его накроют, как только он выйдет за порог помещения, где унижал других.
Формы цивилизованного урегулирования отношений в обществах, ориентация на приоритеты права немало способствовали тому, чтобы снимать у людей агрессию, вызываемую языковыми барьерами в быту. Скажем, в Соединённых Штатах местные сленги так же, как и всюду, широко использовались в прошлом для травли чиканос, негров, индейцев и других «неамериканцев». Только высокое благополучие народа несколько убавило этого явления, хотя его рецидивы ещё дают о себе знать и в заштатных городках, и в мегаполисах, и на дальней периферии. Такое, например, словцо как «макаронщик» американец не замедлит бросить в лицо любому, в том числе и американскому итальянцу, не особо утруждая себя при этом угрызениями совести от своей дикостной «оценки» «иностранца». В стране отработаны также свои «метки» для американских ирландцев, немцев, голландцев, датчан, не исключение и россияне. «Чистокровных» задевают и слабое «врождённое» знание теми классического английского, и акцент, и запаздывание с усвоением моды во всём, в том числе – в языке, и непомерная порой любовь ко всему американскому, скрывающая разочарование «всем своим». Отставание от «чистокровных» получает в Штатах всё новые и новые толкования прежде всего в сфере служебно-официального общения. То есть там, где «нечистокровные» имеют наибольшие шансы опростоволоситься при оперировании быстро изменяющейся специальной терминологией да ещё и с хроминкой в английском.
Мало-помалу эти остаточные явления стираются под воздействием нарастающей культуры общения и правовой заполненности.
Опыт США, однако, показывает, сколь бывают консервативны уловки языкового и националистического насилия, всходы которых поднимались ещё в периоды неконтролируемой ковбойской вольницы и нетерпимости к любой конкуренции.
У России, как мы уже не раз убеждались, – «особенная» стать. Но что касается вреда, который приносит нашему обществу борьба за верховенство в языке, то оригинальность её, похоже, пока только в том, что конца ей ожидать надо не скоро.
Как и в любом отсталом государстве, общественная духовность в России интенсивно разбухает от языковых вторжений; в результате пополнения языка иностранной лексикой и специальной терминологией быстро приобретают «рыхлость» самые, казалось бы, устойчивые языковые пласты, с чем связано утяжеление и деловых, и бытовых отношений. А это, в свою очередь, создаёт благодатную почву для присвоения узких сленгов в качестве корпоративной собственности. Такого присвоения, когда оно никем и нигде не объявляется, но всё же происходит – в интересах чиновников или очиновленных профессионалов, которым любо становится загонять в тупик посетителя малопонятным иноязычным словцом или родным, но перебюрокраченным выражением.