Образ тёмного и бестелесного был непрочен, и он исходил явно не от суеверия и боязни поддаться мистике. Скорее действовала привычка захвата ещё не до конца обдуманной мысли, которой предстояло мгновенно опоэтизироваться и войти в живые чеканные строки. Тем не менее заодно с ощущением исчезнувшего реального близко придвинулась обеспокоенность.
Поначалу это чувство мелькнуло соображением, что Никита в поездке, пожалуй, не стал бы лишним попутчиком. Надо было его взять, как тот просил, чуть ли не умолял.
Конечно, отказ барина он принял за каприз и высокомерие. Но что же теперь? Неясное хотя и было не давящим и не угнетающим и с ним даже как будто приходило облегчение, но оно быстро и незаметно себя теряло, так что в сознании удерживалось только мимолётное смущение, как перед некой запретной тайной. И тут ему неожиданно вспомнилось: с ним говорили о разбойниках – что они замечены как раз в этих местах и встреча с ними не может сулить ничего хорошего.
В тот же момент облучок заскрипел, на нём определилось некое шевеление пятна кучеровой фигуры. Затем послышалось как бы чем-то возбуждаемое и более связанное с текущими обстоятельствами, нежели раньше, оханье, бормотанье.
И вдруг с облучка раздался протяжный не сильный, но резкий посвист, а следом насыщенный устрашением, громкий, не коснувшийся земли, а только по воздуху, словно выстрел, щелчок-удар в одно мгновение свёрнутого и тут же распрямлённого жала кнута; кони всхрапнули; изменившаяся мелодия колёсного перестука, поскрипывания гужи, а также будто бы только что заново рождённые взвоны колокольчика указывали на то, что движение ускорилось и что этому была основательная внешняя причина.
Она и в самом деле тут же обозначилась: впереди и чуть в стороне от дороги темнота огласилась учащённым удушливым и скученным дыханием вперемежку со взвизгиваниями и отчаянным, злым, диким рычанием.
Звуки недолго продержались как что-то неординарное целое, быстро отодвигаясь, припадая к земле и одновременно распластываясь по ней, затихая и кончаясь где-то неподалёку.
Сложив прочитанную книгу, которую держал на коленях, Алекс приготовился к событию в общем-то заурядному, но требующему усиленной бдительности и решимости. В этом случае ему нужно было окончательно отодвинуть себя от витавших над ним навязчивых раздумий и ассоциаций. Книгу он положил на сиденье рядом с собой. Ощутил носком податливую мягкость бока полупустого кожаного дорожного саквояжа, отвёл на нём ременную застёжку, пошарил рукой внутри.
Охолодевшая сталь неторопливо принимала тепло от пальцев и кисти.
Осторожно сжав в руке один из пистолетов, Алекс несколько раз постучал его рукоятью по несущей передней стойке фуры.
Облучок опять заскрипел. Продвижение кибитки резко замедлилось, но продолжалось. Очевидно, кучер, хотя и понял, что ему велено остановиться, но пока ещё вроде как раздумывал, так ли это.
– Слушаю, барин, – прогудел он наконец, будто вылезая их шороховатого тесного мешка.
Алекс открыл дверцу и, высунувшись, скорее ощутил, чем увидел в темноте близко наставленное на него лицо возницы с крупными ложбинами запавших глазниц. Под носом неопределённого размаха усы, с нижней губы начинался оклад бороды. По самые брови на голове в искось торчала помятая меховая шапка, закрывавшая также уши и частью щёки. Зрачки поблескивали белесо и равнодушно: в них нельзя было приметить никакой выразительности и подвижности.
– Я, барин, было, того, вздрёмывал, виноват. – Изо рта у него шёл тяжёлый кислый запах, словно от застарелой и пропотелой ременной кожи. – Не извольте беспокоиться. Они более не подойдут… Убёгли, значит, на другую добычу…
Речь, понятное, шла о волках.
Экипаж остановился. Алекс размялся несколькими охватными движениями рук, поочерёдно подпрыгивая на каждой ноге. Затем подошёл к возничему, тронул его за рукав:
– Слышь-ка, братец, не нападают ли на сих дорогах? Будто бы разбойники…
Казалось, кучер только и ждал, чтобы ответить.
– Слыхал. Не стану утверждать, точно ли в энтих местах. Я тут не бывал давно. На всякий случай поостеречься бы…
– А ты знаешь кого из беглых?
– Знал, да забыл. Их уже давно каторга упокоила. Столько прошло годов как меня в рекруты взяли. Нет, нынешних знать не могу. Да и меня здесь давно забыли.
– Ты, стало, из местных?
– Так и есть. Побочный сын… тиунова… из деревни… Вон в той стороне, в заречье, – и он указал куда-то в темноту, в сторону правой лошади.
– Не знавал. А что, болят ушибы?