При такой практике публичная юриспруденция не предрасположена к уяснению состава преступления во всей его полноте. А, стало быть, не приходится говорить и о воспитательной значимости судебных решений и даже – о независимости судей.
Что такое их независимость, провозглашаемая в актах законодательства? Может ли она не исходить из понятий и соображений морали и нравственности? Например – прежде всего таких, как «справедливость», «совесть», «честь»? Пренебречь ими не взялся бы, пожалуй, никто.
В целом отстранение от естественного права, отказ признавать его огромное неубывающее значение никак не совместимы с тенденциями глобализации в мировом масштабе.
Все цивилизации на земле оказались бессильны обуздать устремлённость людей к неограниченному обогащению. О такой цели стыдливо умалчивается. Это – табу. Когда сегодня человек становится очень богатым, то лукаво изрекают, что богатство им, дескать, заработано. Тем самым упрятывается официальное молчаливое признание государствами полнейшей, абсолютной свободы в приобретении благ каждой личностью – нормы весьма сомнительной. Её де-факто узаконивают. Но ведь абсолютной свободы нигде и ни в чём не может быть, поскольку в такой «величине» она полностью исчерпывает саму себя. Государства, впадая в противоречие, вынуждаются не иметь с нею дела, устанавливая собственные правила распределения благ.
Но насколько эти правила справедливы и чем оправданы?
В их несовершенствах скрыты причины злоупотреблений властью, коррупция и другие асоциальные факторы, когда легко вызревают вселенская жадность и ненасытность обогащением. Эту злополучную сторону общественного бытия ярко высвечивает ускоренное увеличение фаланги миллиардеров. Становится обыденностью неумеренное потребление материальных благ; опережающими темпами богатства проедаются, что ведёт к устопориванию их воспроизводства. Распинаются мораль и нравственность, которыми жадность и ненасытность обогащением извечно осуждаемы.
К разрушению этических ценностей, идеалов чести и справедливости, выходит, в наибольшей мере прилагают усилия не только отдельные, «плохие» люди, а главным образом государства – поощряющие низменное в человеке…
Здесь свою угрюмую лепту вносят и религиозные конфессии. Они тоже позволяют себе умыкать важнейшие формулы естественного права, выдавая их за постулаты собственной, так называемой религиозной этики – в качестве будто бы единственно верного воплощения начал общественной духовности. Ценности такого покроя провозглашаются уже как превосходящие всё, что есть в «обычной» этике, – несмотря на то, что они не бывают и не могут быть ни всеобщими, ни вечными.
Консолидация населения конфессиями, желательная сама по себе, то есть будучи понятием «вообще», также коварна в своей глубинной сути, поскольку её плоды нередко используются для разжигания национализма и шовинизма, в провоцировании межрегиональных и международных конфликтов, в захватнических военных приготовлениях и в других неблаговидных целях.
Теперешнюю цивилизацию, подверженную постоянной порче, невозможно ничем оправдать в её жажде возвеличить себя правовой системой, при которой право естественное, как отнюдь не менее важный регулятор состояний личности, обществ и человечества, отодвигается на обочину. Силой и эффективностью с ним не может сравниться ни один государственный правовой кодекс. Ведь официальные установления бывают годны лишь на ограниченный срок, иногда на время действия одного правительственного органа или одного, пусть даже талантливого и популярного верховного должностного лица.
Людям бывает горько, когда они убеждаются в эфемерности и в обманчивости получаемых гражданских прав. Для каждого, поэтому, ближе право естественное с его вечными идеалами; только в нём он может сознавать себя по-настоящему свободным – в той разумной и допускаемой мере, которою обеспечивается формирование «усреднённой» личности, не претендующей иметь притязания выше, чем они могут быть у окружающих, у всех.
Провозглашённые корявые символы, будучи словесным балластом, способны приводить лишь к искривлениям наличного правового пространства, к запутыванию смысла норм общественного бытия и общественной духовности. По нраву они только демагогам, понаторевшим в бесполезном доказывании преимуществ и правильности того, что у всех перед глазами.
В этих обстоятельствах принципы осуществляемой «самой передовой» демократии остаются неизменными – великой иллюзией издёрганной, замороченной современности.