Перед отъездом я решил навестить моих родителей. Маша и здесь не захотела меня сопровождать.
Буквально через час звонит:
— Ты где? Немедленно возвращайся!
Я, конечно, решил остаться — мне надоело, что мной постоянно командуют. Я от такого обращения устал.
— Знаешь, я останусь у родителей.
— Если ты сейчас же не приедешь, твои вещи будут на помойке!
— Ну на помойке, значит, на помойке!
На следующий день мы приехали за вещами. Я и мои родители остановились недалеко от дома. Набираю ее номер:
— Маша, открой дверь, пожалуйста. Я заберу свои вещи.
— Я не собираюсь тебя пускать. Вот приедут охранники, они соберут твои шмотки и выставят их на порог. Тогда и заберешь.
Вещи выставили. А паспорт она не отдает.
После долгих и унизительных переговоров паспорт мне удалось забрать.
На четыре месяца я уехал на съемки проекта «Звезды на льду».
Через некоторое время я узнал, что Маша без меня зарегистрировала ребенка.
Сначала она поменяла фамилию и снова стала Марией Ермак, как до замужества. А потом на эту же фамилию зарегистрировала нашего сына.
Это очень сильно меня огорчило и еще больше отдалило нас друг от друга.
Через какое-то время я узнал еще одну новость: Маша без меня окрестила Егорку.
Да, мы собирались крестить сына. Но я тоже хотел в этом участвовать. Я хотел, чтобы крестным Егора стал мой друг из Москвы. Мы с ним познакомились, когда мне было всего четырнадцать и меня еще никто не знал. Он мне здорово помогал, поддерживал.
Крестным нашего сына, по желанию Маши, стал футболист Александр Кержаков. Я не против Саши, но почему я-то об этом ничего не знал. В тот момент я даже на него обиделся, не мог понять, почему он ничего мне не сказал. Еще друг называется!
Сейчас прошло уже достаточно времени. Напряжение спало, и я в состоянии оценить ситуацию несколько иначе. Скорее всего Саша просто не смог до меня дозвониться. Я как раз сменил номер телефона, его номер в памяти телефона не сохранился, и мы на время потеряли друг друга из поля зрения. К тому же сейчас он живет в Испании, играет за «Севилью». Он очень хороший человек и талантливый футболист. Я слежу по газетам за его спортивной карьерой, он молодец. И думаю, что в будущем мы обязательно восстановим наши искренне дружеские отношения.
Несмотря на то что был в душе глубоко травмирован, я решил сделать еще одну — отчаянную — попытку вернуться, хотя и понимал уже, что жить с ней не смогу. Своей ревностью, своими постоянными скандалами она убила во мне все чувства.
Но я все-таки хотел вернуться — не ради нее, ради Егора.
Мы договорились, что Маша вернет моему сыну его настоящую фамилию.
А потом случилась еще одна история.
Моя мама приехала повидаться с Егоркой. Они с Машей прогуливались вдоль дома.
— Маш, в спорткомитете меня попросили прислать копию свидетельства о рождении Егора, — сказала мама.
— Хорошо, я вам дам.
— А ты фамилию сыну уже поменяла? — Мама задала этот вопрос совершенно спокойно.
— Что значит: поменяла! Я и не собиралась!
— Но ты же обещала Жене!
Маша схватила коляску и убежала в дом.
Мне все это надоело. Я понял, что даже ради ребенка, когда уже нет ни любви, ни взаимопонимания, жить вместе не стоит. Склеивать наши отношения было бессмысленно. Да и отношений уже давно никаких не было. Только раздражение, которое накапливалось с каждым днем, с каждым скандалом, с каждым нанесенным мне и моей семье оскорблением. Конечно, я понимал, что отчасти в том, что все так сложилось, была и моя вина. Что-то я сделал не так. Но уже невозможно было ничего исправить.
Я подал на развод. И тогда Маша запретила мне и моим родителям видеться с сыном.
Когда Егору исполнилось восемь месяцев, мы с мамой отправили ему по почте подарки. Ходунки, машинки, паровозики. Я привез из Америки очень много красивых вещей для сына. Получилось несколько посылок. Это, конечно, ненормально — жить в одном городе и отправлять посылки. Но у нас не было другого выхода.
Посылки вернулись назад, Маша их не приняла.
Когда между выступлениями наступала непродолжительная пауза и я возвращался в Питер, я всегда пытался увидеться с Егоркой, мне хотелось подержать его на руках, понянчиться. Я звонил Маше, но она была неумолима.
Я привык решать все вопросы мирным путем, по-хорошему. И мне не хотелось войны, я не мог понять: что все они — Маша и ее родители — могут выиграть с помощью бессмысленных запретов?
Все мои мысли были только о ребенке.