— Ситуация ясна вам всем. Будем дожидаться экспедиции Флота — умрём. Сражаясь, или сдавшись, но — однозначно. Умрём. Если полетим — возможно, — Мартен выделил это слово тоном, — найдём новую родину. И, возможно, сможем там обустроиться. Шансы невелики, но они хотя бы есть. Так что больше объяснять никому ничего не буду.
Просто проведём голосование. Кто хочет лететь — поднимите руку.
Подняли все.
Кроме доктора Сэвиджа и человека-богомола.
И если про Пэрисса у Мартена и правда имелись сомнения — что-то он уж слишком задумчив в последние часы! — то отказ доктора Сэвиджа выглядел… Странно.
— Доктор. — Мартен жестом предложил тому высказаться, — При всём моём уважении, не могли бы вы пояснить своё решение?
— Мог бы. Мог бы. — доктор встал, и неловко поклонился всем присутствующим. — Я не хочу лететь вовсе не потому, что не хочу жить. Я хочу, конечно. Просто…
Тут доктор прикусил губу и уставился в пол. Смотрел он туда довольно долго, но никто и не подумал нарушить напряжённое молчание. Доктор наконец снова поднял глаза на Мартена:
— Я тут на досуге изучил конструкцию нашего стационарного — ну, того, что на Станции! — реактора. Я хочу остаться потому, что хочу взорвать эту чёртову Станцию к чертям собачьим!
А сделать это можно только вручную. Забравшись внутрь самого реактора!
— Храбро, конечно. Но довольно глупо. Вы уж простите, доктор — не можете же вы принять на себя бремя общечеловеческой, так сказать, совести, и попытаться исправить допущенные не вами ошибки и гнусности.
— Я ни за чьи ошибки отвечать не собираюсь. Я хочу только кое-что предотвратить.
— Что же?
— Возможность новых соблазнов. Для не слишком чистоплотных, или… Ну очень нуждающихся в деньгах учёных.
Потому что буду честен: мне деньги были очень нужны. И хотя я понимал, что за нормальную, то есть — законную, работу столько платить не будут, подписал Контракт. — Доктор Сэвидж посмотрел на доктора Лессера, но тот сидел молча, тоже устремив невидящий взор в пол, — Естественно, я могу и хочу отвечать только за себя. За свой выбор. Какие причины побудили других прибыть сюда, на Станцию, я знать не могу. Да и не моё это дело. Каждый решает для себя, как вы только что сказали, сам. Но!
Если есть выбор — кто-то ещё может попасться на удочку. На крючок выгоды.
Вот я и хочу уничтожить Станцию, чтоб такого выбора, крючка, не было!
— Мысль ваша вполне ясна, доктор. Не сочтите за грубость, но аргументы ваши звучат, мягко говоря, неубедительно. Да вы и сами это понимаете. Весьма наивно было бы думать, что проклятая телекорпорация не найдёт другого места, где можно было бы проводить подобную… Деятельность!
— Да, вы, разумеется, правы, Мартен. Однако!
Это потребует от них огромных вложений. Новых. Вот я и надеюсь, что наш Проект за это время достаточно себя… Исчерпал. Что новизна, а, следовательно, и популярность и рейтинги его, упали. И Руководство как корпорации так и канала может просто посчитать, что вложение новых денег в нечто подобное же — просто не окупится!
— Хм-м… Эта мысль тоже понятна. И она-то как раз выглядит поубедительней.
Ладно, доктор. Отговаривать, собственно, не собираюсь.
Ваша жизнь — вам и решать.
Я согласен разрешить вам остаться. И взорвать. Заодно, как говорится, и следы заметём. Ну а с тобой, Парисс, я хотел бы поговорить. Наедине.
Это собрание пока давайте считать закрытым.
— Мне не нравится, как я выгляжу, мне жутко неудобно пользоваться четырьмя ногами вместо двух. И, как мне представляется, мне окажется жутко неудобно заниматься сексом.
— Тоже мне аргументы! — Мартен возмущённо фыркнул.
Но человек-богомол оказался непреклонен:
— Нет. Не аргументы, наверное. Но я уже всё для себя решил. Я не полечу.
— Неужели желание подраться перевешивает желание выжить?
— Ну… — человек-богомол помялся, — наверное, да. Я же не совсем дурак: понимаю, что хоть носитель памяти мне попался и боевой и умелый, это — не его выбор. А мой.
Да и не получится у нас жить совместно. Что на корабле, что на планете. Мартен, уж ты-то должен это понимать: мы слишком разные. Вон: уж на что люди — вроде, одинаковы. А всегда находили из-за чего повздорить: этот — белый, этот — чёрный. Этот — христианин, этот — исповедует радикальный Ислам. Этот — умный, этот — … ну, скажем так — даже не понимает, что ему Бог недодал мозга. Но подозревает, и не без оснований, что окружающие его нагло используют. Или просто издеваются над ним.