Лишь одна мысль о том, что я могу её потерять, вселяет дикий страх и безумное отчаяние. Это долбанное чувство беспомощности, словно яд растекается по моим венам. В носу стоит сильный запах хлорки, исходящий от начисто отполированных полов. Вокруг так стерильно, что чувствуешь себя здесь лишним, будто грязь, которую по расторопности пропустили. Я та самая точка отсчёта с чего всё началось. Помогая сбежать Элене, я подписал смертный приговор Дереку. Ведь не уйди я тогда, их группу не отправили бы на поиски, и он был бы жив. Я запустил этот механизм и всё, что произошло с Евой, лишь моя вина. Сейчас она там за дверью борется со смертью. А я стою здесь с опущенными руками и ни черта не могу сделать. Мне остаётся только наблюдать.
Прошло полчаса как началась операция. Мне неизвестны прогнозы. И это убивает. Медленно, будто жжение под кожей.
Спустя ещё пять минут картина сменилась. Вместо сгорбленных неподвижных спин началась суматоха. Были слышны обрывки фраз, что-то вроде «давление упало» и «слишком слабый пульс». Аппарат холтера стал беспокойно пищать пока не перешёл на непрерывный звук. Это означало, что сердце остановилось.
Дальше всё происходило быстро. Один из врачей достал дефибриллятор, другой делал прямой массаж сердца. Все работали слаженно и сообща, но звук холтера продолжал непрерывно пищать.
Я не верующий. В наше время вообще мало кто верит в бога. Но сейчас я готов зачитать все молитвы мира.
Я не заметил, как оказался внутри и как двое парней стали оттаскивать меня обратно из помещения. Я видел лишь её безжизненное тело на операционном столе. Мне казалось, там лежу я. Ведь если нет её, то и меня не существует.
– Почему вы остановились?!
Один из врачей механическим голосом проговорил время смерти. Остальные стояли со спущенными головами, устало снимая с себя маски.
– Нет! Она жива! Продолжайте! Слышите?! Ева! – вырвавшись, я подбежал к ней. – Ты не можешь меня оставить, слышишь? Давай, родная, – сложив руки на её грудной клетке, я стал делать массаж сердца. – Давай же, ты не можешь меня оставить.
Нажатие, ещё раз и ещё. Раз, два, три, четыре…
– Уже слишком поздно, прошло больше пятнадцати минут, – хрипло проговорил врач, оперировавший Еву.
– Нет, нет, нет… Ты не можешь меня оставить… – повторял шёпотом словно мантру.
Раз, два, три, четыре…
– Давай же, ну!
Кто-то из присутствующих поднёс дефибриллятор.
Заряд и ещё один удар, который стал решающим. Монитор холтера ожил, и линия приобрела кривую траекторию.
– Это невозможно… – произнесла одна из медсестёр.
– Уведите его. Продолжаем, – командным тоном проговорил доктор Смит.
Дальше я не сопротивлялся, давая врачам выполнять их работу.
Двое парней подхватили меня за руки и повели из помещения спиной вперёд.
Я продолжал смотреть на неё, и слушал этот размеренный писк аппарата. Сейчас это был самый лучший звук в мире. Он означал, что её сердце вновь бьётся.
* * *
Olafur Arnalds – Brotsjor
Гниль и сырость подвалов. Их едкий запах пропитал каждую клетку кожи. Его не стереть и от него не уйти. Он предвестник смерти этих людей, что заточены тут. Они громко кричат. Я знаю, потому что слышу их каждую ночь. Я ощущаю страх, что сковывает измученные тела. И у него горький вкус. Его не перебить ни вкусной едой, ни крепким алкоголем. Он теперь со мной навсегда. Как напоминание о том, на что способен человек.
Я хочу помочь им. Избавить от страданий. Вселить надежду. Но у них нет будущего.
Сейчас нас трое. Каждый дежурит на своём посту. Я могу убить их и освободить этих людей, но придут новые. Они всегда приходят. Им нет конца. Они хуже вируса, что губит этот мир.
Пятьсот сорок три раза. Это количество упавших капель на холодный кафель. Я веду счёт. Это отвлекает на короткое время от криков. И от глупых мыслей. Моя цель — найти сестру. Я не могу рисковать. Идти напролом. Иначе я потеряю её.
Раннее утро. Время показывает без пятнадцати четыре. У меня есть семь минут, чтобы вывести двоих, пока эти ублюдки вышли курить. И я начинаю действовать. Достаю заранее сворованный ключ из кармана и иду к первой камере. Там находятся пожилой мужчина с мальчиком. Почему именно они? Да потому что я не хочу смотреть, как умирают старики и дети.
Два поворота и слышен характерный щелчок замка. В камере темно. Только дорожка света коридорной лампы просачивается внутрь. Они жмутся к стене, затравленно смотря на меня. И мне становится не по себе. Они думают, что я совершаю те же страшные вещи, что совершают эти психопаты. Но у меня нет времени объяснять. Я молча иду к ним и освобождаю руки. Они слишком напуганы, чтобы противостоять мне. И я пользуюсь этим. Вывожу их из камеры. Но в коридоре нас уже ждут.