Пуля чисто вошла в кость, но Африканец как стоял, так и остался стоять, а потом повалился на колени, выставив вперед руки. Он вроде как таял на глазах, а потом вдруг поднял искаженное ужасом лицо, точно что-то вспомнил и захотел что-то сделать перед тем, как отойти, издал громкий вопль и, с налитыми кровью глазами, сжимая в руке увесистый камень, потянулся к спящему младенцу. Он поднял камень над младенцем, но Дьюитт Уилсон размозжил ему затылок прежде, чем тот успел обрушить камень на головку малыша. И Африканец испустил дух.
Никто не пошевелился. Все всадники были сильно разочарованы, потому что каждый хотел по возвращении домой заявить, что именно его выстрел убил Африканца.
Дьюитт Уилсон слез с лошади, подошел к младенцу, который все так же спал, не зная, что его папа умер, да и, думаю, не зная, что у него вообще был папа. Вернувшись к лошади, Дьюитт Уилсон перешагнул через горку камней, к которым обращался Африканец. Это были плоские камешки, и Дьюитт Уилсон долго на них пялился, а потом нагнулся и взял самый маленький, белого цвета, и положил себе в карман.
Мистер Харпер слегка осип. Он умолк на мгновение, откашлялся и продолжал:
– Дьюитт Уилсон вернулся в Нью-Марсель, получил свои часы, которые он так и не забрал в тот день с корабля, и повез их домой, и младенец Африканца лежал рядом с ним на сиденье повозки, а позади него сидел щуплый негр в зеленом котелке да громко тикали часы, которые вы все видели в прошлый четверг на ферме Такера.
Он замолчал и обернулся на тех, кто стоял у него за спиной.
– Ну вот и вся история, и вы не хуже меня знаете, что генерал нарек того младенца Калибаном, когда самому генералу было двенадцать лет.
– Именно! После того как генерал прочитал книжку Шекспира, – со вздохом заметил Лумис.
– Не книжку, а пьесу под названием «Буря». Шекспир книжек никаких не писал, никто тогда не писал книг, только стихи и пьесы. Никаких книг. Ты, видать, так ни черта и не выучил за те три недели в университете! – мистер Харпер презрительно глянул на Лумиса.
– Ну, ладно, как скажешь, пьеса, – смущенно согласился Лумис.
Пришло время ужина. Кое-кто покинул веранду. Теплый ветерок дул со стороны горного хребта Истерн-Ридж. Автомобиль, забитый сумрачными неграми, протарахтел по шоссе в северном направлении.
– А Калибан, кого крестили под именем Фёрст, после того как у него появилась семья, был не единственным Калибаном, еще был отец Джона Калибана, а внук Джона Калибана – это Такер Калибан, и в жилах Такера Калибана течет кровь Африканца! – Мистер Харпер с удовлетворенным видом откинулся на спинку своего кресла.
– Это вы так считаете. – Бобби-Джо швырнул остаток сигары на проезжую часть.
– Парень, я прощаю тебе твою глупость. Настанет день, и ты увидишь, что я не дурак. А ты можешь мне верить или не верить – мне-то все равно, – но рано или поздно ты согласишься со мной и тебе придется извиниться!
Люди зашушукались.
– Именно так!
– Смотрите, мистер Харпер! – начал тихо Бобби-Джо, даже не повернувшись к старику, а продолжая утюжить взглядом шоссе. – Такер Калибан работал на Уилсонов всю свою жизнь. И с чего это он выбрал именно тот четверг, чтобы учинить мятеж и поддаться зову крови Африканца? – Тут он взглянул на мистера Харпера. – Что вы на это скажете?
– Эх, парень, добрый человек не будет тебе врать. Он не скажет тебе: вот правда, если сам он в этом не уверен. И я тебе откровенно говорю: я не могу тебе ответить. Я просто говорю, что Такер Калибан почувствовал зов крови, все бросил и ушел, и хотя это совсем не похоже на то, как поступил Африканец, по сути, это то же самое. А почему именно в четверг? Этого я не могу сказать.
Старик кивал головой, произнося эти слова, а сам глядел поверх крыш домов на небо.
Все услышали звук шагов пожилой дамы. А потом увидели дочку мистера Харпера – старую деву пятидесяти пяти лет, с висящими как пакля желтыми волосами и всегда прямой спиной.
– Ты готов идти домой ужинать, папа?