Группа масок начала представлять в центре круга немую мистерию о страданиях, смерти и воскрешении какого-то молодого и жестокого бога. Я не вполне понимал смысл экзальтированных жестов актеров, но мне казалось, что пьеса рассказывает о путешествии через джунгли, о блуждании по шумным пристаням и сонным дворцовым дворам под палящим полуденным солнцем, о приступах отчаяния в вечерних садах. И вот в тот миг, когда на горячем мраморе набережной, возле которой тихо позвякивали цепи галер, срослись куски разорванного тигром тела и неприкаянная прежде душа, которую играла женщина в лисьем полушубке, вернулась из потустороннего мира, на площади началось всеобщее ликование, люди в масках набросились на скульптуры и принялись разбивать их молотками. Хлынули потоки воды, на снег посыпались стеклянные осколки вперемешку с рыбами и морскими животными. Они в ужасе извивались на снегу, пытаясь удрать, но фигуры в черных масках достали арбалеты и начали стрелять по мечущимся телам металлическими гарпунами на тонких крепких тросиках, над площадью разносились задорные крики охотников, звон натянутых тросиков, изгибавшихся дугой, и слышно было, как бьются на снегу рыбы. Тунец в панике заполз на памятник Гусу и скрылся между каменными изваяниями, но и там его настигло острие гарпуна. Какая-то пятнистая рыба рядом со мной с усилием втискивалась в водосточную трубу, помогая себе плавниками. Некоторые животные в попытках спастись зарывались в снег: из снега фантастическими растениями торчали колышущиеся рыбьи хвосты, извивающиеся щупальца осьминогов и прозрачная, волнующаяся бахрома медуз. Кое-где снег таинственно светился: там в него при помощи плавников зарылись светящиеся рыбы. Люди стреляли в сияющие на снегу пятна; после выстрела свет угасал, снизу просачивалась темная кровь. Осьминог вскарабкался по фасаду дворца Кинских, цепляясь щупальцами за изгибы орнаментов в стиле рококо, он был уже на крыше и лез в слуховое окно, когда его тело пронзил гарпун, животное скатилось с крутой крыши и упало на площадь, а с крыши ему вслед еще долго сыпался снег. Некоторым рыбам все-таки удалось спастись, я видел большую акулу, которая завернула на Железную улицу; она двигалась по снегу как гусеница, то сокращая, то распрямляя тело. Наконец кровавая пляска смерти завершилась. Люди в масках собрали убитых рыб в авоськи и пошли с ними в сторону Капровой улицы.
Площадь снова опустела и погрузилась в тишину. Я вышел из-под аркады и начал бродить по напитавшемуся кровью снегу. Невдалеке я заметил какое-то шевеление: по пустой площади в шоке блуждал огромный скат, его плоское тело волнообразно перемещалось по снегу, взвихривая белые фонтанчики.
По кровавым следам я пошел за участниками празднества. Ловцы рыб отыскались на Марианской площади, они уже сняли с себя маски и красные шнуры, их недавнее возбуждение улеглось. Они спокойно и дисциплинированно стояли в долгой извилистой очереди и держали в руках авоськи с мертвыми рыбами. Чего они ждали, видно не было; и все же я встал в хвост медленно продвигающейся очереди. Она оказалась очередью на лыжный буксир. К стене Клементинума были прислонены десятки пар лыж; каждый получал свою пару, надевал ее, хватался за бугель, выезжавший из узенькой Семинарской улицы, и исчезал в темном устье улочки. И я, когда пришел мой черед, тоже прикрепил лыжи ремешками и ухватился за бугель. Веревка натянулась и дернулась, лыжи заскользили по накатанной лыжне.
В конце короткой и кривой Семинарской улочки якорь свернул в Клементинум, я неспешно прокатился по обоим внутренним дворикам (лыжня проходила так близко от памятника студенту, обороняющему Прагу от шведов, что я поцарапал боковину лыжи о каменный постамент) и через открытую дверь выехал на Кржижовницкую площадь, где меня ослепил свет фар запоздалого такси; раздался визг тормозов. Потом бугель проволок меня под сводами мостовой башни, и я оказался на Карловом мосту; по ровной лыжне, проложенной моими предшественниками, я медленно ехал мимо заснеженных скульптур. На петршинском холме между темными деревьями белел снег, было тихо; правда, когда я проезжал мимо легких, наскоро смонтированных мачт лыжного буксира, над головой слышалось звяканье, негромко скрипели качающиеся пустые якоря, которые выныривали из тьмы, возвращаясь обратно. Буксир протащил меня по Мостецкой улице, я пересек пустую Малостранскую площадь с припаркованными на ней темными автомобилями, поднялся по улице Неруды, минуя закрытые ворота дворцов, повернул в подворотню, я тихо скользил по лабиринту тесных проходных двориков, огибая мусорные баки и груды фанерных ящиков, якорь тянул меня вверх по холодным и пахнущим сыростью лестницам домов, освещенных одинокой лампочкой. Темными путями я попал в прихожую, крикнул предостерегающе, завидев впереди неясный силуэт, но это оказалось мое собственное отражение в большом зеркале над галошницей, я проезжал через спальни, где на кроватях спали люди. Юноша и девушка занимались любовью на широкой белой постели, девушка услышала шорох, повернулась и молча смотрела мне в глаза до тех пор, пока я не скрылся за шкафом. Я ехал по заповедному межквартирью, я узнал, что квартиры соединены между собой тайными тропками и перевалами, которые находятся за мебелью, мне открылось сложное переплетение дорог, туннелей, торговых путей, вьющихся в недрах дома, которые нам не удалось захватить и включить в наш мир, а посему мы предпочли отрицать их существование, – тупое высокомерие, с каким мы относимся к этим тихим местам, еще злобно аукнется нам, когда сияющие животные выгонят нас из квартир и мы будем вынуждены скитаться как раз по этим таинственным дорогам. Я узнал, что квартиры гораздо больше, чем нам кажется, что обжитое и знакомое пространство составляет только малую их часть, что в квартирах есть и сырые каменные залы, стены которых расписаны унылыми фресками, и райские дворы с буйной растительностью, и внутренние дворики, в центре которых взмывают вверх холодные струи фонтанов. Заповедные места соединяются с обжитой частью квартиры невидимыми проходами, расположенными в углах и за шкафами, но редко кто из нас заглядывает туда – хотя мы и чувствуем, что изменяющие и обновляющие нашу жизнь решения созрели именно под воздействием дыхания этих потайных краев.