– Я сама тут посчитаю, мама, можешь не подходить.
– Спасибо, Клара, – донеслось сзади.
Девушка взяла счет, долго складывала цену трубочки и кофе, ошиблась, засмеялась; наконец она все-таки справилась и положила счет передо мной на столик. Под столбцом чисел было написано крупным, немного детским почерком: «Если хотите узнать что-нибудь о другом городе и увидеть кое-что необычное, то приходите сегодня в три часа ночи на галерею колокольни храма Святого Николая на Малой Стране. Храм будет открыт». Я с каменным лицом расплатился, девушка весело поблагодарила за чаевые и побежала к родителям. Я вышел на площадь и отправился вниз, в город.
Глава 9
На башне
Около трех часов ночи я вошел в храм Святого Николая, пересек темный неф и по винтовой лестнице поднялся на галерею колокольни. Вдоль стен высились сугробы, на каменных перилах лежал нетронутый снег. Надо мной возвышался Град, крутые скаты кровли храма Святого Вита отливали бледным фантастическим светом в ослепительном сиянии полной луны. Небо было усыпано яркими звездами. Далеко внизу лежала Малостранская площадь. По ее пологому склону разливался грязно-желтый свет фонарей. Через площадь проехало и скрылось в Томашской улице такси; больше ничто не нарушало ее покой.
Через минуту открылись воротца, ведущие к лестнице, и в них появилась девушка из бистро в пухлом пуховике; куртка была расстегнута, под ней на черном свитере блестело перламутровое ожерелье. Она оперлась о каменный парапет, над ее темными волосами светились красные огни петршинских передатчиков.
– Внизу снова будет какой-то праздник? – спросил я.
Девушка не ответила, ее лицо с глубокими тенями под бровями и скулами оставалось бесстрастным.
– Не для вас святое тело Даргуза было растерзано тигром, – неожиданно промолвила она среди ночной тишины твердым, полным презрения голосом. – Не для вас он бродил в горячке по опустевшим паркам и вел на переливающейся мозаике храмового пола долгие диспуты с коварными священниками, пытавшимися победить его, используя силлогизмы, средним членом которых были норы слепых подземных коней, и постоянно отвлекая его, дружно указывая пальцами на десятитысячное войско коричневых мумий в блестящих золотых доспехах, которое как раз проходило мимо открытых дверей храма, вздымая дорожную пыль. Зачем вы суете нос в наши дела? Запомните: тот, кто перейдет границу, запутается в изогнутой проволоке, торчащей из вещей, которые вы считаете разбитыми и которые на самом деле вернулись к своему изначальному виду, тому, в каком выгравировали их на поверхности стеклянной звезды, блуждающей среди созвездий. Тот, кто захочет проникнуть в наш город, никогда не вернется, его лицо исчезнет в переплетении трещин на старых стенах, жесты растворятся в колебаниях ветвей кустарника на ветру. Не думайте, что ваша дерзость сможет навредить нам. Но вы посмели проникнуть в пограничные области нашего города, а это – надругательство над памятью тех, кто с холодным огнем в глазах пять тысяч лет назад свергнул изваяние крылатого пса посреди поляны в древнем лесу, а потом, как водится, и сам стал немного крылатым псом. Что вы хотите найти у нас? Даже если вам удастся подобраться к фонтанам во внутренних дворах королевского дворца и услышать их шум, к которому так внимательно прислушиваются наши философы, даже если вы сумеете пройтись по залам дворцовой библиотеки и заглянуть в тяжелые фолианты, на темных страницах которых горят огненные буквы, вы все равно ничего не поймете. Какие же вы все в вашем городе тупицы и тугодумы, вы забыли свой праязык и думаете, будто то, что тихо говорит на этом языке, немо, вы видите за границами вашего мира лишь хаос, разложение и тлен. Вы так прилежны и усердны, вы вечно что-то строите, но все ваши усилия – это только лихорадочный поиск утраченного начала, все ваши постройки – отчаянные попытки воссоздать золотые храмы и дворцы, неясные образы которых прочно запечатлелись в вашей памяти, – но при этом вы со страхом и отвращением избегаете того единственного пространства, где могли бы встретиться с живыми и истинными наследниками объекта ваших поисков, – презренных окраин. Вы не догадываетесь, что ужас, который охватывает вас на периферии вашего мира, – это предвестник сладостного возвращения, что гибель в девственных приграничных лесах – это триумфальное воскрешение. Если бы вы уселись посреди помойки или отправились за город, на свалку, чтобы медитировать над формами, которые обнажаются под распадающимися и гниющими масками, то это приблизило бы вас к таинственной цели вашего путешествия гораздо больше, чем сумбурное верчение круга ваших замыслов и их осуществления.