А 19–20 января 1924 года Крупская читала Ленину решения XIII партконференции, в которых Троцкий резко осуждался. Правда, пока он еще оставался признанным вождем Красной армии — гигантом, на которого ополчились какие-то лилипуты. Многие противники Троцкого видели в нем того самого грядущего «Бонапарта», от которого они желали спасти революцию. В рядах большинства явного «Бонапарта» как будто не прослеживалось…
Оставалось неясным, кто победит в этой схватке. Но это означало тот самый раскол, которого Ленин больше всего опасался. «Очень я боялась партдискуссии, — признавалась Крупская. — Когда в субботу Владимир Ильич стал, видимо, волноваться, я сказала ему, что резолюции приняты единогласно». Но это была неправда: на самом деле их приняли большинством голосов… В воскресенье, 20 января, Надежда Константиновна продолжала чтение. «Чувствовалось, что содержание материалов очень его огорчило. Наблюдавшие его в эти последние часы отметили, что он перестал смеяться, шутить, погрузился в какие-то думы».
Вечером того же дня состояние здоровья Ленина стало ухудшаться. На следующий день, 21 января, ухудшение приняло катастрофический характер. «Хворал он недолго последний раз, — писала позже Крупская. — Доктора совсем не ожидали смерти и еще не верили, когда началась уже агония… Теперь я твердо знаю, что доктора ничего не понимают». Без четверти семь часов вечера больному измерили температуру — ртутный столбик подскочил до 42,3 градуса! Дальше в термометре не было места. Ошеломленные врачи сказали, что тут какая-то ошибка. Однако это не было ошибкой… В 18 часов 50 минут Владимир Ильич Ульянов-Ленин скончался.
«Ленин. Человек свободный…» Посмертная судьба тела Ленина — отдельная тема, которая выходит за рамки настоящей книги. И она тоже богата яркими событиями и неожиданными поворотами. Телу Ленина поклонялись, на него покушались, его высмеивали, его требовали похоронить и (в эпоху «реставрации») даже пекли и торжественно поедали торт, сделанный в форме Владимира Ильича, лежащего в гробу…
Похороны Ленина превратились в грандиозную народную демонстрацию. «Все, — говорил Г. Зиновьев, — и враги, и друзья, признают, что таких похорон не было еще в истории человечества. Миллион человек в Москве пришли проводить его в 25-градусную стужу… Вся жизнь шла вверх дном. Я слышал рассказ одного рабочего, у которого жена яростная меньшевичка и которая все три дня простояла у гроба Владимира Ильича, забросила все хозяйство. Я думаю, что это не единичный случай».
Разумеется, советская печать посвятила смерти Владимира Ильича тысячи больших и малых статей, стихов, рисунков. Как ни удивительно, но это событие давало повод и для улыбок. Так, журнал «Крокодил» по случаю смерти Ленина поместил подборку карикатур на него. На одной из них Владимир Ильич танцевал вальс с иностранным капиталистом, одновременно незаметно запуская руку в его карман… Журнал «Смехач» напечатал рисунок Б. А. — Ленин в виде американской статуи Свободы, с горящим факелом в руке. Подпись гласила: «Наш проект Статуи Свободы. Мы скромно полагаем, что к этому проекту присоединится весь мыслящий пролетариат Америки»…
По-своему откликнулся сменовеховский журнал «Россия», выходивший в те годы в Москве и Ленинграде. Статью «После Ленина» написал редактор журнала Исай Лежнев (о котором сам Ленин высказывался так: «Всегда будет коварнейшим, насколько я могу судить по прочитанным его статьям»). Лежнев увидел в Ленине образец свободы, свободного человека.
«Боже мой, — замечал он, — как много у нас всегда болтали, болтают и по сей день о свободе слова и независимости мысли. Знают ли люди подлинно, о чем они говорят? Говорят, по обыкновению, о внешнем, формальном — о юридической норме. Но средний наш человек внутренне не способен на эту свободу. Он барахтается в плену житейских и моральных условностей, он всегда в цепкой власти старых слов и формул. Рабом, идолопоклонником он распростерт перед фетишем и догмой, связан по рукам и ногам узлами и узелочками схем и схемочек. Между человеком и фактом — путаное загромождение идолов, паноптикум восковых кукол, застывших масок и гримас, заученных движений — душевных и интеллектуальных, хлам устарелых идей и идеек, обрывки и ошметки изношенных понятий. Средний человек окунается в этот мусор, как в покойную, уютную, теплую, старую комнатную туфлю, растянутую по ноге, блаженствует и тешит себя блажью о свободе.
И вот Ленин. Человек — свободный и независимый. В чем эта свобода? В том, что между ним и фактом нет средостений. Вот человек и вот факт — и нет между ними никаких средостений, никакого традиционного барахла привязанностей, пристрастий, окостенелых догматических навыков мысли. Эта внутренняя свобода и независимость, умение глядеть правде прямо в глаза, как бы неказиста порой она ни была, умение эту правду высказывать со всей прямотой, простотой и жестокостью, безо всяких паточных оговорочек, безо всякого смягчающего и вуалирующего миролюбчества, безо всякого самодовольного самоуслаждения — величайший дар Ленина, который усвоить будет, пожалуй, труднее всего, ибо это дар революционера в себе самом, а не только во внешней борьбе, что, конечно, несравненно легче и площе»…