Однажды Владимир Ильич с улыбкой рассказал такую историю: «Товарищи, как-то летом я был на даче в Кларане (местечко на берегу Женевского озера). Приехали мы вечером, устроились. Утром я вышел на террасу умываться, слышу — кто-то кричит: «Прекрасная погода, прекрасная погода!» Посмотрел, а это попугай в висевшей клетке. Да, думаю, действительно великолепная погода, солнышко светит, птички поют, воздух свежий. Осенью нам снова довелось побывать там. Выхожу однажды на террасу. На дворе холодно, дождь, слякоть, грязь, а попугай все так же кричит: «Прекрасная погода!»…»
Ленин высмеивал «высокоученых» революционеров, «ученейших кабинетных дураков», которые твердят «простые, заученные, на первый взгляд бесспорные истины: три больше двух. Но политика больше похожа на алгебру, чем на арифметику, и еще больше на высшую математику, чем на низшую. В действительности… перед цифрами появился… новый знак: «минус», а наши мудрецы упрямо продолжали (и продолжают) уверять себя и других, что «минус три» больше «минус двух». «Это просто люди, которые играют словами. Они книжки видали, книжки заучили, книжки повторили и в книжках ничегошеньки не поняли. Бывают такие ученые и даже ученейшие люди». «Не надо оглушать себя словами и не надо поддаваться запугиванию словами».
Иногда Владимир Ильич высказывался о старых революционерах, ходивших по одному и тому же заученному кругу, и еще более мудрено и «заковыристо». «Поистине точно во сне мочалку жует!» — смеялся он в одной из статей. О Вере Засулич однажды выразился так:
«Есть такая детская песенка, точно написанная на Веру Ивановну:
И опять повторяется то же самое, как в песне «у попа была собака». Вот вам и вся Вера Ивановна…»
Большевик Карл Радек писал: «Меня в Ленине поражало то, что англичане называют «Коммон сенс», т. е. здравый смысл… Когда Ленин решает большой вопрос, он не мыслит абстрактными историческими категориями, он не думает о земельной ренте, о прибавочной стоимости, об абсолютизме, о либерализме. Он думает о Собакевиче, о Гессене, о Сидоре из Тверской губернии и о рабочем с Путилова, о городовом на улице и думает о том, как данная мера повлияет на мужика Сидора и на рабочего Онуфрия, как носителей революции». «Излюбленным словом этого… человека является английская пословица: «факты — это упрямые вещи!».
Многие бывшие товарищи и соратники Ленина оказались в рядах решительных противников большевиков. Владимир Ильич замечал об этом: «Между нами, ведь многие изменяют, предательствуют не только из трусости, но из самолюбия, из боязни сконфузиться, из страха, как бы не пострадала возлюбленная теория в ее столкновении с практикой. Мы этого не боимся. Теория, гипотеза для нас не есть нечто «священное», для нас это — рабочий инструмент». «Если мы… будем воздерживаться от целесообразных и необходимых поступков, то можем просто превратиться в индийских столпников. Не шевелиться, только бы не шевелиться, а не то можем кувыркнуться вниз с высоты столпа наших принципов!»
«Всякие оппортунисты, — писал Ленин, — любят говорить нам: учитесь у жизни. К сожалению, они понимают под жизнью только болото мирных периодов, времен застоя, когда жизнь едва-едва движется вперед. Они отстают всегда, эти слепые люди, от уроков революционной жизни. Их мертвые доктрины оказываются всегда позади бурного потока революции…»
«Конечно, — говорил он в 1919 году, — масса людей обвиняла нас… за то, что мы взялись за это дело, не зная, как довести его до конца. Но это — смешное обвинение людей мертвых. Как будто можно делать величайшую революцию, зная заранее, как ее делать до конца! Как будто это знание почерпается из книг!» «Новый мир… не рождается готовым, не выходит сразу, как Минерва из головы Юпитера».
Владимир Ильич очень любил цитату из «Фауста» Гете, которую обычно произносил по-немецки:
Переводил ее так: «Теория, мой друг, сера, но зелено вечное дерево жизни».
«Пустая кишка, верящая, что Бог сжалится». Еще одно любимое словечко Ленина, родственное по смыслу «Обломову» и «человеку в футляре» — филистер. Позднее это слово почти вышло из употребления. Вместо него стали говорить «обыватель», «мещанин», «пошляк» и т. д. Для Владимира Ильича филистер — средоточие всего, от чего человеку следует освободиться. В своей первой печатной работе в 1894 году он спрашивал читателя: «Помните ли вы немецкое определение филистера?» — и в качестве ответа приводил в оригинале стихи Гете: