Тогда, в 1917 году, земляки не встречались, вернее, виделись только во время многолюдных собраний. Хотя Керенский и выражал желание повидаться с Лениным наедине. Кадет Владимир Набоков вспоминал: «Помню, Керенский уже в апреле, через некоторое время после приезда Ленина, как-то сказал, что он хочет побывать у Ленина и побеседовать с ним, и в ответ на недоуменные вопросы пояснил, что «ведь он живет в совершенно изолированной атмосфере, он ничего не знает, видит все через очки своего фанатизма, около него нет никого, кто бы хоть сколько-нибудь помог ему ориентироваться в том, что происходит». Визит, сколько мне известно, не состоялся. Не знаю, отклонил ли его Ленин или Керенский сам отказался от своего намерения».
Впрочем, как мы можем судить, Ленин и без помощи Александра Федоровича сумел прекрасно «сориентироваться в том, что происходит». А вот самому Керенскому это удалось не слишком хорошо…
Когда в июне 1917 года Керенский и Ленин по очереди выступали с трибуны I съезда Советов, военный министр напомнил между прочим, сколь плачевно для революционеров закончилась французская революция (приходом к власти императора Бонапарта, а затем и Реставрацией).
— Наша задача, — заявил он с воодушевлением, — не допустить такого же печального конца и русской революции 1917 года. Наша задача заключается в том, чтобы дать возможность товарищу Ленину и дальше говорить здесь, а не возвращаться обратно в Швейцарию…
Сам Ленин, разумеется, считал подобное желание «остановить историю» наивным и заслуживающим только смеха… Да и возможность свободно «говорить здесь» при власти Керенского у него сохранялась еще только один месяц…
Директор гимназии Федор Керенский тоже серьезно повлиял на судьбу Владимира Ульянова. И дело не только в переданной им любви к русской литературе. В 1887 году Владимир уже считался братом тяжкого государственного преступника, но, несмотря на это, Керенский подписал ему самую хвалебную характеристику и наградил золотой медалью за успеваемость. Это позволило Ульянову поступить на юридический факультет университета…
Много десятилетий спустя у Александра Керенского — к тому времени уже давнишнего эмигранта — спросили, как он считает, смог бы Ленин возглавить страну, если бы Федор Керенский, наоборот, исключил его из гимназии. Александр Федорович глубоко задумался, а после сказал: нет, Ленин все равно должен был победить…
«Стена, да гнилая — ткни, и развалится!» В 1887 году Владимир Ульянов поступил на юридический факультет Казанского университета. На вопрос двоюродного брата, почему он решил стать юристом, Владимир отвечал: «Теперь такое время, нужно изучать науки права и политическую экономию. Может быть, в другое время я избрал бы другие науки…»
Но проучился Ульянов недолго, всего несколько месяцев. 4 декабря студенты устроили сходку. Они выдвигали вполне умеренные, либеральные требования. Однако четыре десятка зачинщиков сходки (и в их числе Ульянова) в тот же день арестовали. Их продержали под стражей несколько дней, а потом выслали из Казани. Всем им пришлось покинуть университет.
Согласно показаниям университетского начальства, Владимир Ульянов еще за два дня до сходки вел себя подозрительно: проводил время в курительной (хотя сам не курил), «о чем-то шушукаясь» с товарищами. А 4 декабря «бросился в актовый зал в первой партии», одним из первых несся по коридору, выкрикивал что-то, махал руками, воодушевляя этим остальных. Его видели «в первых рядах, очень возбужденного, чуть ли не со сжатыми кулаками».
После этих событий Ульянова выслали в Кокушкино под Казанью, в имение матери, под гласный надзор полиции. Эта «ссылка» продолжалась до октября следующего года. Все это время Ульянов усиленно читал…
Один из хрестоматийных эпизодов в жизни Владимира Ильича — его разговор с полицейским после первого ареста. Вот как излагал эту историю большевик Владимир Адоратский:
«Владимир Ильич вспомнил, между прочим, один случай в связи со студенческими беспорядками, случившимися в конце 1887 года. В чем было дело и из-за чего произошла вся история, Владимир Ильич тогда уже не помнил. Но он помнил один разговор с арестовавшим его приставом, который вез его на извозчике. Владимир Ильич так живо рассказал мне этот разговор, что он мне врезался в память. Видимо, приставу, судившему по наружности молодого студента, которому было тогда всего 17 лет, показалось, что этот молодой человек попал в историю случайно, благодаря «дурным» влияниям товарищей. Пристав заговорил:
— Ну что вы бунтуете, молодой человек, — ведь стена!
Ответ, однако, получился совершенно неожиданный.