— Поймите меня правильно, — оправдывается Миллер. — Мне больно, что она умерла.
— Вот так-то лучше, — поощряет его Кайзер. — Тебе нужно выговориться.
— Просто я не очень хорошо ее знал, — говорит Миллер, и от этой чудовищной лжи им вдруг овладевает чувство необыкновенной легкости. Поначалу оно пугает его, но вскоре Миллеру начинает нравиться его новое состояние. Теперь можно нести что угодно.
Миллер корчит скорбную гримасу.
— Мне было бы намного тяжелее, не брось она нас в свое время. Оставила в самый разгар уборки урожая. Ушла, не сказав ни слова.
— Вижу, ты зол на нее, — говорит Кайзер. — Валяй рассказывай. Облегчи душу.
Помнится, о похожей истории рассказывалось в какой-то песне, но Миллер забыл, как там дальше развивались события. Опустив голову, он разглядывает сапоги.
— Это убило отца, — произносит он, выдержав паузу. — Разбило ему сердце. У меня на руках осталось пятеро малышей, не говоря уж о ферме. — Миллер закрывает глаза. Он видит вспаханное поле; солнце уже садится, и ребятишки, забросив тяпки и грабли на плечи, возвращаются домой. Пока джип трясется на ухабах, Миллер успевает рассказать, как трудно приходится подростку, неожиданно ставшему главой семьи. Когда они выезжают на шоссе и поворачивают на север, он подходит к концу истории. Машину перестает трясти и уже не заносит на поворотах. Шофер увеличивает скорость. Шины монотонно шуршат по ровному асфальту. Торчащая радиоантенна со свистом рассекает воздух.
— Во всяком случае, — завершает рассказ Миллер, — я уже два года не получал от нее весточки.
— Тебе впору кино снимать, — замечает Лебовиц.
Миллер не знает, как реагировать на эти слова. Он ждет, не разовьет ли Лебовиц свою мысль, но тот молчит. Молчит и Кайзер — он вот уже несколько минут не поворачивается к Миллеру. Оба солдата в молчании смотрят на дорогу. Миллеру ясно: они потеряли к нему интерес. Он разочарован: забавно было их разыгрывать.
Впрочем, одно было правдой: Миллер действительно уже два года не получал писем от матери. Она много писала ему, когда он только поступил на службу — не реже раза в неделю, а иногда и два раза, — но Миллер отправлял все ее письма назад нераспечатанными, и примерно через год мать сдалась и перестала писать. Она пыталась звонить, но Миллер отказывался подходить к телефону, и ей пришлось прекратить и эти попытки. Миллер хотел, чтобы она поняла: ее сын не из тех, кто подставляет другую щеку. Он человек серьезный. Кто хоть раз обидел его — потерял навсегда.
Мать обидела Миллера тем, что не за того вышла замуж. Фил Доув, учитель биологии. У Миллера были проблемы с этим предметом — мать отправилась в школу побеседовать с преподавателем, а кончилось дело тем, что они обручились. Миллер пытался вправить ей мозги, но безуспешно — мать и слушать его не хотела. Глядя на нее, можно было подумать, что она и впрямь нашла себе достойную партию, а не рядового учителишку, который только и умеет, что препарировать лягушек, да к тому же еще и заикается.
Как ни старался Миллер помешать этому браку, ничего не выходило: мать будто ослепла и забыла, как хорошо им было вдвоем. Он всегда ждал возвращения матери с работы, приготовив к ее приходу кофе. Попивая горячий кофе, они болтали о всякой всячине, а иногда просто сидели в сгущавшихся сумерках, ничего не делая, пока телефонный звонок или скулеж просившейся гулять собаки не заставлял их подняться. Прогулка с собакой вокруг пруда. И снова — домой. Потом они ужинали, ели что хотели, иногда — вообще ничего, иногда — одно блюдо три или четыре вечера подряд, смотрели что-нибудь по телеку — тоже по своему выбору, и спать ложились, когда хотели, а не потому, что их кто-то заставлял. Вот так и жили вдвоем у себя дома.
Фил Доув так запудрил мозги матери, что она совсем забыла, как хорошо им жилось. Не ведала, что разрушает. «Ты все равно когда-нибудь уйдешь, повторяла мать. — Годом раньше, годом позже». Эти слова показывали, до какой степени она не понимает Миллера: ведь он никогда не бросил бы ее, ни за что на свете. Он сказал об этом матери, но она только засмеялась, словно услышала что-то забавное. А ведь он не шутил. Миллер говорил вполне серьезно и так же серьезно пообещал, что никогда больше слова ей не скажет, если она выйдет за Фила Доува.