…Штурман выглядел немного смущённым. Начал издалека:
– Скрывают информацию, гады! Еле допёр, что к чему.
– Выкладывай, чёрт побери! – не сдержался я.
Он, кажется, понял, что я на взводе, но тон не сменил. По-прежнему смущенно спросил:
– Ты помнишь, перед нашим отлетом рекламировали китайских киборгов? Ну это: «Лучший слуга – электронный китаец» по всем каналам?
– Ну и?
– Вот те и «ну»! Оказалось, что они для экономии вместо электронных киборгов продавали настоящих китайцев. Решили там у себя это на государственном уровне и потом провернули аферу мирового масштаба.
– И она не вскрылась?
– Вскрылась. Но к тому времени они продали уже полмиллиарда.
– А потом?
– А потом они начали размножаться.
Вечером мы сидели с Виталькой в баре пьяные почти до бесчувствия, уже с трудом ворочая непослушными языками.
– Слышь, друган, – говорил я ему. – Надо это… Создать русскую диаспору.
– Н-не выйдет, кэп, – мотал тот с сожалением головой. – У них тут… это… законы против национализма. Посодють!
– Тогда это… Детей делать нашим бабам. Это-то ведь не запрещено? Официант! Ещё водки!
Подбежал расторопный молодой китаец, вытащил из ведёрка со льдом бутылку водки. Улыбнулся и вновь убежал.
Я провожал его взглядом до тех пор, пока тот не скрылся за стойкой. И тут мой взгляд упёрся в китайского старца, потягивающего что-то из большой пиалы.
– Будем детей делать нашим бабам! – сказал я ему громко.
Виталя дёрнул меня за рукав, но было уже поздно: тот прекрасно слышал, что я сказал. Он поднял своё морщинистое лицо и, спокойно посмотрев на нас, сказал с презрением:
– Вы не уметь делать детей. Мы уметь!
И отвернулся.
Ночная русалочья
Они легли. Блимунда была девственна.
Сколько тебе лет, спросил Балтазар,
и Блимунда ответила, Девятнадцать,
и тут же стала гораздо старше.
Вечер, но ещё светло. Однако здесь, возле полуразрушенного дома, уже ночь, словно своей тенью дом нарушает какие-то запреты. Темно и сыро, несмотря на ветер. Что-то в этой темноте есть такое, что заставляет убыстрять шаги, когда проходишь мимо этого места, и желательно потом не вспоминать, почему. Сегодня же, напротив – меня туда почему-то тянет, есть что-то в этом противоестественное.
Подхожу ближе и вдруг чувствую: часы скатываются с запястья и падают в начинающую желтеть высокую траву. Инстинктивно я нагибаюсь, чтобы их поднять, и действительно вижу часы – но не свои, а чужие: простенькие, китайские, на пластмассовом браслетике. Я шарю рядом и вижу еще одни: на этот раз браслет металлический, но это тоже дешёвка. Присматриваюсь – и вижу ещё и ещё. Всего через несколько минут у меня в руке их уже целая горсть, причем, собирая их, я неотвратимо приближаюсь к этому тёмному дому.
Дверь не просто заперта – она вросла в землю вместе с домом, даже не дотрагиваясь до неё, можно понять, что её не открывали много лет. Сразу над дверью, совсем невысоко, чердак, с края которого свисает ещё несколько блестящих браслетов. Конечно же я тянусь за ними, но всё же немного не достаю – приходится залезать, используя ржавую ручку двери как упор для правой ноги.
Там, на чердаке – снова браслеты. Я разглядываю добычу: часы все электронные (так же, как и мои), но моих среди них нет. В глубине поблёскивает еще несколько. Может быть мои – там? Мысль, конечно, абсурдная, но тогда она мне таковой не казалась. Тянусь за ними – и вдруг слышу голоса, которые раздаются откуда-то снизу. Я понимаю: здесь, в этом доме, живут какие-то люди. Они обязательно подумают, что я за ними подглядывал. А ещё они подумают, что я украл их часы. И это не те люди, которым объяснишь, что я не хотел красть чужие часы – я всего лишь хотел найти свои: они тоже не бог весть что, но всегда мне нравились.
В это время звук голосов приближается, и я вижу источник света: он пробивается из слегка приоткрытого люка в полу. В другое время я обязательно полюбопытствовал бы – что это там, но сейчас меня охватывает ужас настолько всепоглощающий, что и в мыслях ничего такого нет.
Следующее, что помню: бегу, не оглядываясь, по темнеющим улицам и сжимаю в руке целую горсть этих дрянных электронных часов, при этом понимаю, что главной моей ошибкой было даже не то, что я их взял – нет! – ошибкой было то, что я так и не смог найти свои, а на них мой запах, часть моей кожи и пота. Они ПАХНУТ мной, и с их помощью меня найдут, как бы я ни скрывался. Это, правда, не мешает мне бежать как можно быстрее, постоянно поворачивая и путая следы – состояния безнадежности пока ещё нет.