какая у меня одежа - срам да и только. Одолжите мне четыре фунта, я вам
в четверг отдам, как только домой приеду, либо вычтите у меня из
жалованья. Я вас на вокзале буду ждать, у поезда; приедете, а я уж тут
как тут, без обмана. Давайте скорее, пока он не вернулся. Вы не
сердитесь, что я спросил? Бродбент. Нисколько. Я сам хотел предложить вам аванс на дорожные расходы.
(Дает Тиму банкнот.) Тим (прячет его в карман). Благодарю. За полчаса до отхода буду на месте.
Слышно, как Ларри открывает дверь из спальни.
Тсс! Это он! Прощайте, сэр, дай вам бог здоровья. (Спешит вон из комнаты
почти в слезах; пять фунтов и вся выпивка, которую они сулят, - это
слишком большое потрясение для его развинченных нервов, да еще на
пустой желудок.) Дойл (входит). Где вы подобрали этого оборванца ? Что он тут делал?
(Подходит к столу, на котором лежат планы, и делает отметку на одном из
них, сверяясь со своей записной книжкой.) Бродбент. Ну вот, так я и знал! Стоит вам встретить ирландца, и вы его прямо
съесть готовы, особенно если он плохо одет, бедняга! Ведь может зайти к
вам земляк и пожелать вам добра с утра, - что в этом плохого, даже если
у него потрепанные брюки? Дойл (презрительно). Добра с утра! А он вам сказал, что у вас золотое
сердце? Бродбент (с торжеством). Да. Дойл. И пожелал вам силы да мочи? Бродбент. Именно. Дойл. И чтоб ваша тень не становилась короче? Бродбент. Разумеется. Дойл (берет пустую бутылку из-под виски и качает головой). И выхлестал у вас
полпинты виски. Бродбент. Ему это не повредило. Он и глазом не моргнул. Дойл. Сколько он у вас выпросил взаймы? Бродбент. Это, собственно, не взаймы. Он проявил самые возвышенные чувства
во всем, что касается денег. Я уверен, что он разделил бы последний
шиллинг со своим другом. Дойл. Без сомнения, он разделил бы последний шиллинг своего друга, если б
тот по глупости ему позволил. Сколько он у вас выклянчил? Бродбент. О, пустяки! Аванс в счет жалованья - на дорожные расходы. Дойл. Жалованья! Господи помилуй, за что? Бродбент. За то, что он будет моим секретарем по внутренним делам, как он
очень остроумно пошутил. Дойл. Не вижу, в чем тут шутка. Бродбент. Конечно, так вы всякую шутку можете испортить, если не захотите ее
понять. А я очень хорошо понял, когда он это сказал. Что-то такое...
право, что-то очень забавное - насчет секретаря по внутренним делам и
секретаря по делам Ирландии. Во всяком случае, это как раз такой
человек, какой мне нужен, - я возьму его с собой в Ирландию, он поможет
мне там поближе сойтись с людьми. Он сумеет завоевать их доверие и
расположить их в мою пользу. А? (Садится и откидывается назад,
прислонясь спиной к конторке и балансируя на двух ножках стула.) Дойл. Хорошенькая рекомендация, нечего сказать! Или вы считаете, что все
население Ирландии состоит из пьянчужек, которые только тем и заняты,
что пишут просительные письма? А хотя бы и так, вы думаете, для них
будет иметь вес рекомендация такого же пройдохи, как они сами? Бродбент. Фу, какой вздор! Просто он ирландец. Кроме того, вы ведь не
думаете, Ларри, что Хаффиган может поймать меня на удочку? Дойл. Нет, для этого он слишком ленив. Да и незачем - довольно сидеть и
сосать вашу водку, пока вы сами лезете на крючок. Впрочем, не стоит нам
спорить из-за Хаффигана. Не стоит по двум причинам: во-первых, с вашими
деньгами в кармане он никогда не доберется до Паддингтона - слишком
много трактиров по дороге; во-вторых, он вовсе не ирландец. Бродбент. Как не ирландец?! (Он до такой степени изумлен этим заявлением,
что выпрямляется, и стул всеми четырьмя ножками становится на пол.) Дойл. Родился в Глазго. Никогда в жизни не был в Ирландии. Я его отлично
знаю. Бродбент. Но он разговаривал, он вел себя совсем как ирландец! Дойл. Как ирландец! Да неужели вы не знаете, что все эти добра с утра и силы
да мочи - это такая же английская продукция, как и концерты ирландской
музыки в Альбертхолле? В Ирландии ни один ирландец так не говорит
никогда не говорил и не будет говорить. Но когда какой-нибудь
совершенно никчемный ирландец приезжает в Англию и видит, что тут
полным-полно наивных дурачков вроде вас, которые позволяют ему
лодырничать, и пьянствовать, и хвастать, и попрошайничать, лишь бы он
льстил их чувству морального превосходства, корча из себя шута и унижая
себя и свою родину, - тогда он очень быстро выучивает все эти штучки,
на которые вы так попадаетесь. Он подхватывает их в театре или
мюзик-холле. А кое-чему Хаффиган научился от своего отца, - старик был
родом из наших мест. Я знал обоих его дядей - Матта и Энди Хаффиганов
из Роскулена. Бродбент (все еще недоверчиво). Но его говор! Дойл. Говор! Много вы понимаете в ирландском говоре! Вы и дублинский акцент
- такой, что в нос бьет, - считаете ирландским говором. Господи! Да вы
уроженца Коннемары от уроженца Ратмайнза не отличите. (С внезапным
раздражением,) Ах, к черту этого Хаффигана. Довольно. Не стоит он,
чтобы мы из-за него ссорились. Бродбент. Что с вами сегодня, Ларри? Отчего вы так раздражены?
Дойл смотрит на него в смущении, медленно подходит к
письменному столу и, раньше чем ответить, усаживается с
той стороны, которая ближе к камину.
Дойл. Ваше письмо меня расстроило, вот в чем дело. Бродбент. Почему? Дойл. Признаться, меня огорчило ваше решение подать ко взысканию
роскуленскую закладную и выгнать старика Ника Лестренджа из его дома. Я
любил старого негодяя, еще когда был мальчишкой и он позволял мне
играть и бегать у него в парке. Я вырос в его поместье. Бродбент. Но ведь он не платил процентов. Я должен был подать ко взысканию в
интересах синдиката. И вот теперь еду в Ирландию, хочу сам заняться
этим поместьем. (Садится к письменному столу против Ларри и прибавляет
развязно, но бросив неуверенный взгляд на своего компаньона.) Вы,
конечно, едете со мной? Дойл (нервно подымаясь и возобновляя беспокойную ходьбу по комнате). Вот
именно. Вот этого я и боялся. Вот это меня и расстроило. Бродбент. Но разве вам не хочется побывать на родине после