Выбрать главу

Сначала Розанова волновали в видении Толстого и другие, более общие вопросы христианства. Хорошо было всем взваливать на Льва Толстого решение всех жизненно важных вопросов: мол, ты Толстой, ты и реши нам. Для простоты и чтобы Толстому было не отвертеться, вопросы эти назывались именно христианскими.

Что он мог с этим поделать?.. А ведь он был еще и охотник! С этим он разбираться вообще не стал: постарел, да и перестал ходить на охоту. Наверное, старался не думать: за легкий морозец и лай собак в далекой роще он убивал зайцев. Ну вот он вам и «ответил»: оставил французам убивать Платона Каратаева. «Велел удерживаться» – как злобно через двадцать лет после встречи пишет Розанов о других проблемах (совсем в ином ключе, чем вначале, по горячим следам)… Мяса не ел: зайчихе он в глаза смотреть не успевал, а на бойню сходил, увидел в «спокойной обстановке» – хватило с первого раза. Не открылось даже ему.

Что Розанов хотел услышать? «Нет даже мыслей». В главных «вопросах» нет решений, а мыслей Толстой не хотел уже иметь, он и раньше декларированно от них отрекался.

«Когда я говорил с ним <> о семье и браке, о поле, – я увидел, что во всем этом он путается <> и, в сущности, ничего в этом не понимает, кроме того, что „надо удерживаться“. Он даже не умел эту ниточку – „удерживайся“ – развернуть в порядочки льна, из которых она скручена. Ни – анализа, ни – способности комбинировать; ни даже – МЫСЛИ, одни восклицания. С этим нельзя взаимодействовать, это что-то imbecile…»

РОЗАНОВ В.В. Семейный вопрос в России. Стр. 203—204.

У Розанова был потребительский настрой (он кормился со всего, что выпадало в жизни): он долго добивался аудиенции у Толстого, был в восторге от того, что она состоялась, написал об этой короткой встрече сорок статей, обдумал все вдоль и поперек, но потом стал недоволен: стало казаться, что чего-то недополучил. Хотел больше мыслей. Был ведь у Толстого! А мыслей-то? Пересказывать больше (через десять лет) стало нечего. Раз Толстой – давай выдавай мне мысли. Что ж междометиями-то!

Ирочка Емельянова с ГОРЕЧЬЮ называет мать «незаконной», в кавычках, женой. Пишет даже так: «мир „незаконных“ жен и ДЕТЕЙ» (выделено автором). То есть даже она была бы не прочь называться – ведь не быть же? – ЗАКОННОЙ дочерью Бориса Пастернака. Горькая ирония над простым и непреложным фактом, фактом в третьей степени, если выразиться так для простоты. Первая степень – что она не была не только законной или незаконной дочерью, но даже просто биологической. Вторая степень неуместности иронии – Борис Пастернак в описываемые

Емельяновой времена был женат и, поэтому, даже поучаствовав в зачатии Ирочки, он не мог дать ей более высокого титула, чем «внебрачный ребенок». «Незаконный» – это действительно термин не официальный, просторечный и в таковом качестве достойный заключения в кавычки, – но выбор его сделан Емельяновой, и к тому же он когда применим – отражает реальные обстоятельства. А вот что касается третьего момента: возможности сделать ее законной (можно брать и не брать в кавычки) – просто официально признать отцовство – дочерью, – это действительно дело довольно нетрудное с юридической точки зрения, но для этого потребовался бы сущий пустяк: желание на это, не-воспоследовавшее в объявлении и осуществлении, самого Бориса Леонидовича.

Василий Розанов горой стоит за права «незаконных» детей – каковыми считались его по нынешним временам многочисленные дети от второго «брака». Очевидно, права их, подводя под это теоретическую, разумеется, базу, он отстаивал бы и если у ненавистной Суслихи остались бы законные дети, воспитанные скорее всего в ненависти и презрении к отцу. В более обычных семейных несчастных обстоятельствах – это с разломанной судьбой дети, более или менее интересующие оставившего их ради новой любви отца. Любовь, по Розанову, превыше всего, брак должен быть по любви, нет любви – долой брак, вон – жену, про оставляемых детей он как-то умалчивает (у него самого не было, а вот появившиеся от брака по любви, незаконные – были). «Незаконных» немедленно признать законными!

Оппонент (в редакции, публикующие его статьи, приходили большие письма) совершенно резонно пытается его образумить: дать «заслуженное» незаконным – это значит отнять от законных. Представьте себе женщину с ребенком, которая девушкой на выданье выходила замуж по обоюдной симпатии за господина с хорошим положением, своим домом и ста тысячами в банке (об этом было осторожно, но доподлинно выведано). По совокупности качеств он был предпочтен другим претендентам (положим, таковые были, или, во всяком случае, было время, чтобы каких-то иных надежных спутников жизни поискать).

И что ей и ее детям остается после того, как супруга опостылет, теплота (так Василий Розанов называет жар чресел, поскольку просто теплота может сохраниться и в дружеском, без достойного специального упоминания разожженного влечения между супругами) исчезнет – и брак умрет (он не обязательно умрет, не говоря уж о том, что браки не умирают)?

Ее детям должно оставить отнюдь не сто тысяч с процентами, а уж сколько будет не жалко заново влюбленному отцу и его полной забот о собственном гнезде подруге. Или сколько-то, вполне определенная часть, какая будет полагаться по продвигаемому Василием Розановым новому закону «О счастливой семье». Но ведь не столько же, на сколько рассчитывала благоразумная девушка, вступая в брак с человеком, который представлялся ей подходящим! А что? Разумная осмотрительность вменяется нашему полу в обязанность, в противовес Евиному легковерию.

Рассудительна и нелегковерна была Дева Мария, когда ей было сделано предложение о рождении неоднозначного младенца. Что ж говорить о девушках из различных социальных слоев, которые перед браком предугадывают, будет ли это наилучший вариант для того, чтобы создалась крепкая семья, чтобы был у нее надежный глава и достойный отец. За девушку некому вступиться, г-н Розанов против того, чтобы государство гарантировало девушке свою опору. Полюбит муж другую – значит, полюбит; дети его, новые, ни в коем случае не должны страдать. Старые, от разлюбленной – должны?

Дело только в слове. Розанов хочет, чтобы незаконным дали слово, которое их отец уже отдал при свидетелях другой. Пусть. Они тоже не виноваты. Они тоже хотят всего. Им не повезло родиться во втором (или четвертом, или пятом) браке родителя, как кому-то другому не повезло не родиться первенцем Билла Гейтса. С оставленной разлюбленной женой легче мериться правами, чем с Биллом Гейтсом, – явиться к нему в дом, когда вся семья за чаем, и объявить: а чем я хуже вас, ядящих на золоченом фарфоре?

Дети Василия Розанова от незаконной жены были всем хороши – ему нравились, он их любил; если б у Суслихи остались прижитые от него дети, он бы не дрогнул окоротить их аппетиты. Ну а Варвару бы Дмитриевну – не разлюбил. В очередь за законным наследством никто больше не встал.

«В святом законе Божием <> написано: „Ты с нею соединился – и она твоя жена. Если ты не хотел ее взять в жену – ты не должен был прикасаться. Ты отвечай как сильнейший и мудрый, как господин, как Адам и вождь супружества“».

РОЗАНОВ В.В. Семейный вопрос в России. Стр. 310.

А ведь это же он написал: тайные местечки прелестны, прелестны – надо полагать, прикасался. К чему ж тогда его тома о праве на развод? По его слову – жена ему Суслиха.

Розанов хочет жить как птичка (весеннею порою), хотя по робости и покладистости своей готов хлопотать над гнездом и летом, а уж следующей весной – смотря откуда ему ветер принесет тонкие волнующие запахи. И второе – чтобы называлось все это как можно приличнее, не хуже, чем у других, даже если эти другие организовали для себя какие-то правила и в свой клуб принимают только соблюдающих их – соблюдающих с охотой или без охоты. Розанов не согласен. Завидует, ропщет, стучится, пишет много (заодно и платят построчно, собратья по перу примечают), приводит для примера даже корову, которую привязывают в дальнем углу сада, когда у ней ее теленка закалывают. Страдания коровы не помню, для иллюстрации чего, но читать больно. Согласиться тем не менее нельзя – потому что жалко не только Василия Васильевича. Жалко и брошенных (пусть и законных, как ни горько Варваре Дмитриевне знать, что кто-то все-таки верит законным, которые тоже плачут, или Ольге Всеволодовне – той вообще все равно, лишь бы на ней Пастернак женился).