«На стенах висят рисунки углем Леонида Пастернака <>. Среди них наброски с натуры, портреты. Легко узнаются Толстой, Горький, Скрябин, Рахманинов. Там есть наброски, сделанные с Бориса Пастернака, его брата и его сестер в детстве, дам в широкополых шляпах с вуалью… Это во многом мир ранних воспоминаний Пастернака, мир его стихов об отроческой любви».
КАРЛАЙЛ О. Три визита к Борису Пастернаку // Воспоминания о Борисе Пастернаке. Сост. Е.В. Пастернак,
М.И. Фейнберг. Стр. 648.
Хуже, лучше старика Чуковского?
А дом полон крепких мужчин – сыновей и друзей хозяина. Это не сырая квашня Лидия Корнеевна.
Есть похожий эпизод, но кто знал Бродского – понимает, что накал не тот, бойцы не те.
«Помню одну из таких встреч. Правда, она не делает нам, „молодым“, чести. Но что было, то было. Мы собрались дома у Стасика за праздничным столом в день его рождения. Был Борис Леонидович с Зинаидой Николаевной, Генрих Густавович с женой Милицей Сергеевной, Борис Николаевич Ливанов со своей супругой. <> За столом сидела и наша „молодая гвардия“ – молодые актеры художественного театра. Зашел разговор о музыке и поэзии. О ужас! Как смело, уверенно и безапелляционно высказывались мы и как деликатно, как бы извиняясь за наше невежество, Борис Леонидович и Генрих Густавович. <> Кончился вечер тем, что не понятые нами Борис Леонидович и Генрих Густавович, смущенно улыбаясь, стали собираться домой. И я очень хорошо помню Бориса Леонидовича в передней уже одетого, он держал кепку в руке и говорил, улыбаясь: „Ну что же особенного? Ведь бывает так… вот лежит под забором пьяный, а где-то рядом кричит петух – „ку-ка-ре-ку!“. А пьяный отвечает: „Ну и что? Ку-ка-ре-ку! Ну и что? Ку-ка-ре-ку! – ну и что?“ И так без конца. Вот так мы „победили“!!!“
АНАСТАСЬЕВА М. Б.Л. Пастернак в жизни нашей семьи // Воспоминания о Борисе Пастернаке. Сост. Е.В. Пастернак,
М.И. Фейнберг. Стр. 373.
В общем, ЗДЕСЬ дуэль не состоялась, ТАМ, наверное, – тем более.
Позиционная война
Семья не разделилась надвое, а удвоилась. Зина за непрошенное, неожиданое счастье должна была заплатить, Жене за отказ в просимом стали выплачивать компенсацию. Зина готовилась к счастью и не мелочилась, Женя проверяла, на сколько ей дадут продвигаться.
«В то время в другом, лучшем флигеле Дома Герцена жили жена и маленький сын Пастернака. Это был период известной семейной драмы Бориса Леонидовича, когда он расходится с Евгенией Владимировной, чтобы жениться на Зинаиде Николаевне Нейгауз. Я не раз видела, как из писательской столовой с суетливой озабоченностью выходил Пастернак, обе руки у него были заняты полными судками – он нес обед своей оставленной семье. При встречах с друзьями он ставил кастрюльки куда-нибудь на приступок и долго, почти со слезами рассказывал о своих семейных делах. Иногда его собеседниками оказывались не друзья, а просто знакомые. Потом его стенания и откровенности передавались из уст в уста».
ГЕРШТЕЙН Э.Г. Мемуары. Стр. 29.
«За четыре дня, на которые папа ездил в Ленинград, чтобы окупить летние долги (включая, естественно, Женин Кисловодск) серией авторских вечеров, Зинаида Николаевна позвала стекольщика вставить стекла, выбитые зимой (Женя с ребенком так и жила) взрывной волной при разрушении Храма Христа, сама перетянула продавленные диваны и натерла пол».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 377.
Е.Б. (будем так называть здесь биографа) честен и добросовестен: заслуги Зинаиды Николаевны не проигнорированы. Единственное: их описание – это пересказ письма Пастернака к родителям: «На Волхонке, куда мы переехали, не было ни одного целого стекла в оконных рамах, плинтусы не только прогрызены, но и сорваны крысами, в одной из комнат (крыша худая) текло с потолка и во время дождей пришлось подставлять ванну; <> нельзя было добиться ничего от домоуправленья за совершенным отсутствием стекол и прочих нужных матерьялов. <> Я это говорю для того, чтобы вам понятна была моя озадаченность, когда я, вернувшись через четыре дня домой, застал квартиру неузнаваемой и особенно комнату, отведенную Зиной для моей работы. Все это сделала она сама с той только поправкой, что стекла вставлял стекольщик. Все же остальное было сделано ее руками, – раздвигающиеся портьеры на шнурах, ремонт матрацев, совершенно расползшихся (из одного она сделала диван). Сама натерла полы в комнатах, сама вымыла и замазала на зиму окна».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 549—550.
«Наша семья теперь состояла из Елены Петровны, которая готовила еду (питались в литфондовской столовой, стало быть, Елене Петровне, кухарке, приходилось резать бутерброды и ставить чай – то, что делал раньше Пастернак) и убирала – благодаря ей мамочка могла заниматься живописью, ежедневно приходившей Елизаветы Михайловны (няни), мамы и меня».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 377.
Жененок всегда оправдывается. А было бы пусть снобистски и вызывающе – но в полной силе своей правоты справедливо, если откровенно сказать: «Мамочка была не из таких, чтобы стоять у примуса».
Зинаида Николаевна имела возражение: «В Ирпене <> мне все меньше нравилась Евгения Владимировна. Она всегда была бездеятельна, ленива, и мне казалось, что она не обладает никакими данными для такой избалованности».
Борис Пастернак. Второе рождение. Письма к З.Н. Пастернак.
З.Н. Пастернак. Воспоминания. Стр. 264.
Но Зинаида Николаевна в свое время как-то очень быстро «осоветилась»: а почему обязательно женщине иметь какие-то «данные», чтобы сделать свой выбор из альтернативы – стоять у примуса или не стоять? «Ленива» – вот это, конечно, уже безвкусно. От этого и защищает ее Же-ненок.
«Женин заграничный заработок» – о таком таинственном предмете пишет Пастернак родителям, и Е. Б. поясняет: «"Жениным заграничным заработком"Пастернак называет деньги, оставшиеся в Берлине после возвращения Евгении Владимировны в 1931 году. Они были накоплены из посылавшихся Борисом Пастернаком по просьбе родителей регулярных переводов по России».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 579. Нормальное исполнение уложения семейного кодекса – деньги, заработанные в семье, считаются общей собственностью обоих супругов. Правда, не заработком одного, не работавшего.
«Заработанное» в семье остается собственностью Жени, Пастернак распоряжается только тем, что зарабатывает при Зине. Иногда распоряжается тоже только в пользу Жени. «Не было ли каких-нибудь новых поступлений мне сверх Жениной, неприкосновенной суммы? Если были, то переведите ей на Торгсин, у Женички опять нарывы, но это не страшно, это только в виде роскоши пожеланье».
Там же. Стр. 569.
Е.Б. все видится по-другому: «…просьбой о деньгах на Торгсин: мальчик (это он о себе) худ и истощен, у него авитаминоз и фурункулы, нужны продукты и фрукты, которые можно было купить только на валюту в специальном магазине».
Там же. Стр. 568 (текст составителя Е.Б. Пастернака).
Сейчас, без Торгсинов видя изобилие «фруктов и продуктов», все знают, что от авитаминоза в январе самое первое средство – квашеная капуста, из доступных в Москве еще продуктов – мороженая клюква, сухофрукты из подмосковных плодов – отнюдь не переложенные папиросной бумагой импортные ватные яблоки. А впрочем, если мальчик «худ и истощен» до нарывов, то мать начинает кормить не няньку и «опытную домработницу», а берется за домашнее хозяйство сама и на освободившиеся деньги питает ребенка. Если, разумеется, при отлаженном гарантированном довольствии в писательской столовой все-таки действительно дошло до истощения и фурункулов. Если нет, то, конечно, посылки из Торгсина от виноватого супруга очень уместны – но по другим причинам.
«Женя, уступи, пожалуйста, если возможно, иждивенческую промтоварную свою книжку Зине. Если можно, сделай это в границах просимого: то есть только эту книжку, без отказа от всяких других, от встреч со мной и пр. <> Прошу тебя об этом без тревоги за тебя, потому что если бы узнал, что отдача этой книжки оставляет тебя без выхода, постарался бы найти какой-нибудь другой. И не делай из этого истории».