Грязные страдания. В чем «грязность» – трудно объяснить, но их нельзя показать. За это ее не любит папа, за это ее не любит никто. Собачья свадьба обмена жен перехватывает у всех дыхание, отводит всем глаза – никто не лезет разбираться и морализировать, увидев на обочине дороги клубок обезумевших животных, здесь страшно говорить о жалости – и их чаще всего именно в этот момент стреляют, бьют и терзают. А уж ту, которая при всем этом безобразии еще и морально страдает, – вообще выкидывают из круга.
О ненависти к страдающей знают все. Пастернак, знавший, что он дал маме своего сына обидчицу, старался оградить ее от поедания удачливыми в замужестве дамами (своей матерью, сестрой). Честно и пишет, что «боялся холода к ней, как к разведенной». Может, и токовал о любви к Жене не только от любви к Зине, но и от жалости сердца: обидчица слишком счастлива, чтобы драться, – не заклевали бы свои (им лишних двоих в гнезде кормить не хотелось). Они призывали Борю побыть мужественнее, поступить, как все мужчины поступают, бросить ее порешительнее, ну а Женя не пропадет. У нее тоже родня есть. Они посватали, они пусть и забирают назад. Леонид Осипович не был очень доволен, когда приходилось читать: «я никогда не любил так Женю».
Женя Пастернак – женщина-ревность. Никакого позитивного и конструктивного начала, ни творчества, ни чадолюбия. Поистине каждый погибнет от того, чего боится. «Твое стремленье приковать меня <> есть поверхностное выраженье глубокого желанья, чтобы я не был прикован никем другим. Положительное желанье тебя бы перерождало… »
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 190—191.
Анна Евгеньевна Аренс («Галочка», работающий врач, жена Николая Пунина) попала в такую же ситуацию, что и Женя Пастернак, когда Пунин, с которым они прожили восемнадцать лет, влюбился в Анну Ахматову. Разрешилась эта ситуация так, как Жене могло только присниться в счастливом сне, – разве что Анна Андреевна не вернулась на свое место. На все были параллели. Пунин не оставил жены с ребенком, остался жить с ними (была дочь, она за участковым не посылала и дверей не запирала. Была злее Жененка – вообще была злая. А Жененок – добрый). Анне Андреевне была выделена комната в общей квартире, Пунин ночевал у нее, и Ахматова называла его мужем. Все знакомые, правда, называли всю компанию иначе: «Пунин с женой и Анна Андреевна», «Пунины и Ахматова». С Женей Пастернак было наоборот: когда она представилась «Пастернак», ее хотели ссадить с поезда как самозванку.
Были семейные праздники (пунинские), Ахматова уходила из дома к друзьям. Но все же Анна Пунина страшно страдала – так же страдала, как Женя Пастернак, ничуть не меньше. Здесь не перестанешь страдать, даже если соперница вернется на свое место.
Ненависть людей Анна Аренс чувствовала хорошо. В переписке с Пуниным она обнаруживала стиль худший, чем Евгения Владимировна, но в такой лживой ситуации мало что искреннего можно сказать – искренно здесь только вызывающее отвращение страдание.
Вот переписка 1932 года: Ахматова сожительствует с Пу-ниным на этих условиях («Новый быт!») десять лет, Анна Евгеньевна с Ирочкой, по пастернаковскому уложению, отдыхает в санатории. Пунин заботливо шлет ей письмо на полстраницы, два абзаца из четырех – про Анну Андреевну: «За молоком и хлебом хожу я (а ведь „Милый мой друг Галочка“ не спрашивает этих подробностей – те не молодожены, она не счастливая теща). А.А. делает обед и моет посуду; все это с большой охотой и вниманием, даже не очень медленно; не ожидал. Едим мы овощи да ягоды, что легче сварить: макароны, чечевицу. Ужинаем обыкновенно с Михаилом Матвеевичем».
ПУНИН Н.Н. Мир светел любовью. Дневники, письма. Стр. 316.
Как проводят время дальше, после ужина, оставляет догадываться Галочке. Такими милыми подробностями – что поделывает Зина, когда они не предаются «пленительной страсти» – полны и письма Пастернака к первой жене. Правда, это все только в первые года, да зато если страсть Бориса Леонидовича через десять лет остыла, то страдания Анны Евгеньевны – нет. Эта легкая в кулинарной обработке чечевица ее чуть не убила. Вот ее ответ:
«Милый мой друг Ни!
Прошло три дня, как получила Ваше письмо, дождя все нет (про дождь – это к делу не относится, но зато в тон писем и записочек Анны Андреевны – так что Анна Евгеньевна не может не показать, как умеет и она сама), а получив его, я плакала, хотела писать сразу, но разболелась голова, нервы дрожали во всем теле (раз это пишет врач – наверное, как-то действительно было плохо), и решила ждать успокоения (Евгения Владимировна, конечно, гораздо более стильная – у нее никаких «Ни» («Бо»), никаких «Вы», никаких «шумят деревья»).
Сейчас жутко и грустно, темная ночь, ураган, скрипят ворота, окна, двери. Черные тучи уносит стороной, и звезды особенно светят. В доме впечатление моря на улице, радостно несет и человека и деревья. Бодрость всеобщего движения. Ира пока носится с Сашей, сегодня решила строить шалаш, очевидно, сильное впечатление произвел шалаш на берегу реки, в котором мы сегодня сидели. Возились на пляже, я делала гимнастики, кувыркалась через голову (ну, это понятно, для чего пишется), вообще Ира любит, когда я бываю молодой (и у Евгении Владимировны, и у Анны Евгеньевны обидчицы старше на четыре года, так что, собственно, этот аргумент можно было бы и не приводить, раз им уже не молодость предпочли), и находит, что, несмотря на самый солидный мой возраст, я моложе всех. Часто скучает и вспоминает Вас, говорит, что за прошлое лето привыкла быть с Вами. (Евгения Владимировна просто послала фотографию, изображающую, как сын грустит и вспоминает: «К этому письму она приложила фотографическую карточку – вот уж подлинно, „каким еще оружьем вас добить?“) (БЫКОВ Д.Л. Борис Пастернак. Стр. 400). Пастернак все понимает, все заглатывает, со всем соглашается и с готовностью отвечает: „Как ты хорошела! Но какие вы грустные-грустные!“ Пастернак очень счастлив. Пунин – не очень, но и на него такие заходы не действуют. „Странно, сейчас я читаю письмо совершенно спокойно, но когда получила, не знала, как удержать слезы, чтобы никто не видел. Где мне взять величие духа!“ Ах да – письмо от „Ни“ было не только об их семейных буднях с АА, но содержало также и абзац более общего характера: „Целую Вас нежно (такого по Пастернаку мы знаем из письма в письмо – видно, что он готов расцеловать весь мир. Пунин более избирателен), надеюсь, что Вы уже отошли от зимы, и хочу верить, что такой зимы больше не повторится. Гуляйте, веселитесь (вот на что отчет о проделанных гимнастиках) и набирайте спокойствия и величия духа. Немного осталось жить, не снижайте жизни и помогите мне ее не снижать. Крепко и дружески Вас обнимаю. Ваш Ника“
ПУНИН Н.Н. Мир светел любовью. Дневники, письма. Стр. 316.
Что-то напишет дальше на это Галочка? «Величие это приходит или перед смертью, или у людей немощных плотью и свободных от житейской суеты». Далее на полстраницы мало связанные друг с другом жалобы и вскрики, все с оттенком гордого отчаяния, надежды и психологизма: «чуть проснется какое воспоминание, все начинает кипеть» (это наука всем брошенным, но не оставленным женщинам: ЭТО не излечится по определению, не желайте этого), «бессилие, гордость, слишком униженной чувствую себя», даже залихватское «будь я мужчиной, я бы его убила» (кто-то сказал что-то о ее «деспотизме», она это вспоминает, потому что более лестно получить упрек в деспотизме, чем в растоп-танности). «Я решилась не писать психологических писем и вообще не писать больших писем, чтобы не задумываться, но Ваше письмо меня разбудило. Простите, жизнь свою я снизила и продолжаю снижать своею ревностью, своею бессмысленной лошадиной работой, притупляющей мозг и духовную жизнь». (В доме у Пуниных за столом громко говорили о «дармоедах», – Анна Андреевна не работала – и она с сыном Левой «замирали в гордых и обиженных позах». Сразу оговорюсь, что по малолетству Лева здесь ни при чем.) « Знаете, мне уже даже не любовь нужна и не ласка. Вы ведь хорошо знаете меня, я не сентиментальный человек, хотя плачу часто („плачу и плачу, как проклятая“, – просто пишет Женя) (я себя ненавижу за это, ведь это тоже унижение), мне нужна вера в Вас, что Вы мне не измените (под изменой понимаются уже чрезвычайно изощренные моменты, учитывая, что Пунин ночует в комнате у Ахматовой и Пунина берет себе ночные дежурства, чтобы не находиться ночью в той же квартире, или что она называет изменой?) и не предадите. О (без О трудно обойтись), тогда хватило бы у меня мужества на все. Мне нужно Ваше уважение, и мне кажется, я его заслужила, так говорят люди (у Жени все по-прежнему элегантнее: „Боже, боже, я не могу понять, как, почему этот кошмар въехал в мою жизнь, ни зеркало, ни люди не дают мне ответа“), я даже забыла об этом, и казалось, что все брезгуют мною».