Описывает Пастернак и организационную сторону жизни в Чистополе: «Я снимаю комнату на той же улице, где <> детдом Литфонда, место Зининой службы и Леничкина жительства. Стасик живет в другом месте. Мы его не видим почти никогда. Зину вижу почти ежедневно, она у меня иногда ночует».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 433.
С момента первой ночевки Пастернака у Зины прошло почти десять лет – она и Борис Леонидович помнят дату, Евгения Владимировна ее точно не знает, хотя жестокие письма его к родителям зачитывались ими вслух при «гостившей» (отправленной в надежде, что навсегда, из Москвы, где ей при квартирном кризисе буквально не было места), и в одном из них было: «note 12уехал первого января в концертное турне по Сибири. Я боялся этой поездки и отговаривал его от нее. В его отсутствие на то, что было неотвратимо и случилось бы и при нем, легла тень нечестности. Я показал себя недостойным Нейгауза, которого продолжаю любить и никогда не разлюблю».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 511.
Может, на это было ответом: «Сегодня твой папа читал мне кусками твои письма к ним <> у меня от них волоса становятся дыбом».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 352.
Зинаида Николаевна тоже страдала: «С Пастернаком мы встречались редко, главным образом у Асмусов, где он продолжал бывать. <> Я чувствовала, что у меня пробуждается грандиозное чувство к нему и что все это жестоко по отношению к моей семье, Асмусам (из тех в Пастернака была влюблена жена – помните „союз шестисердый?“) и к его семье. В декабре Нейгауз поехал в большое турне в Сибирь. Борис Леонидович стал по три раза в день приходить ко мне. В конце декабря он пришел как-то ко мне очень поздно. <> Он остался в ту ночь у меня. Когда наутро он ушел, я тут же села написала письмо Генриху Густавовичу о том, что я ему изменила. <> Я была уверена, что он все это переживет, и написала письмо, считая это более порядочным. Он получил мое письмо в день концерта. Как рассказывал мне потом его импресарио, во время исполнения Нейгауз закрыл крышку рояля и заплакал при публике. Концерт пришлось отменить. <> Нейгауз отменил все последующие концерты этой гастроли и приехал в Москву. Увидев его лицо, я поняла, что поступила неправильно не только в том, что написала, но и в том, что сделала».
Борис Пастернак. Второе рождение. Письма к З.Н. Пастернак.
З.Н. Пастернак. Воспоминания. Стр. 268—269. Мелковатая в масштабе, по версии первой семьи, Зинаида Николаевна кристально чиста перед мужем, а тут беда – соседи: им письмо не покажешь. Полный юношеского рыцарства Пастернак готов умереть на сцене: «Ангел мой, – прятки ни к чему не привели и не имели смысла. На лестнице передо мной спускалась старушка из вашей квартиры. На стук закрытой двери она обернулась назад и заметила меня и мое замешательство. Кроме того, как по команде, из Соколовской двери вышла их прислуга в тот же миг, что я – из твоей, и мы лицом к лицу столкнулись на площадке. Вид у меня при всем этом был, вероятно, идиотский».
Там же. Стр. 85.
Те страсти улеглись, и сейчас в Чистополе Зина ночует на вполне законном и чуть опостылевшем основании, но Жене, очевидно, читать об этом больно, как вновь. Зачем писать об этом Жене? Женя читает письма Жененку. Он помнит, как читал эти строки? Если он посчитал их нейтральным бытописательством, то что он знает о любви (не только своих родителей)? Если понял так, как есть, то зачем пишет, что папочка был очень добр к мамочке?
Способна Евгения Владимировна была чувствовать ревность или радость от ежемесячных выплат была достаточной, чтобы погасить огонь преисподней? Радость, конечно, не просто меркантильная – радость оттого, что она сделала это: она его заставила считаться с ней.
К Пастернаку (в самые первые годы женитьбы) заходят на Волхонку друзья. «Яочень ясно помню наш первый визит к Б.Л. ранним летом 1922 года. Б.Л. жил тогда на Волхонке, 14, на втором этаже, в бывшей квартире своих родителей. <> О чем шел тогда у Пастернака разговор, я не помню. Но помню, что Б.Л. позвали к телефону и он, вернувшись, сообщил, что сейчас приедут Маяковский и Асеев. <> Б.Л. стал готовить чай и только успел разлить его в чашки, как в открытое окно его окликнул женский голос. <> Из разговора стало понятно, что она приехала из-за города. Она пришла, окинула комнату ревнивым взглядом и сказала: „А вы уже без меня устроились“. Так мы познакомились с женой Б.Л., Женей. <> Характер у Жени был нелегкий. Она была очень ревнива, ревновала Б.Л. к друзьям, на что не раз жаловались тогдашние ближайшие друзья Б.Л.».
Черняк Е. //Воспоминания о Борисе Пастернаке. Сост. Е.В. Пастернак, М.И. Фейнберг. Стр.128—129.
«Не буду скрывать, даже вскользь употребленное имя „Цветаева“, „Марина“ скребут по сердцу, потому что с ними связаны горькие воспоминания и слезы».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 105.
Марина Цветаева ничего не выдумала, она просто назвала (с нее, с поэтессы, и довольно) то, что с ней случилось: «ему братом – да, ей сестрой – нет». Ужасающий, как бездна, феномен многоженства – никто даже не хочет в него заглядывать, это – мерило несчастья. Несчастья случившегося и перед которым тебя поставят с открытыми глазами до конца дней смотреть, видеть – и даже участвовать, да еще со сладкими стонами. Там, где убивают из ревности, нужно нежно улыбаться. Жены должны быть как сестры. «Я рада, что моя сестра счастлива с этим достойным человеком».
Именно потому, что существует рай узаконенного многоженства (муж ни на кого не смотрит – ему не на кого смотреть, все под черными покрывалами. Которые танцуют с голыми животами – те не годны в жены), существует и ад многих жен. Одна хочет быть старшей, другая, молоденькая, – любимой, каждая хочет быть единственной. Природу не обманешь, а с какими-то отдельными эскападами мужчины очень легко можно примириться: норки, куда можно укрыться самолюбию и ревности, нам всегда подготовит культура, или собственная терпимость, или здравый смысл (но это уже не о любви). Нет предела вычищению незапятнанности отношений (Софья Андреевна Толстая перед свадьбой горько убивалась из-за того, что Левочка не удержался до нее, Сонечки) – нет предела и числу уступок. Но за ними в конце этой лестницы – она должна остаться ЕДИНСТВЕННОЙ.
Цветаевой никто еще не предлагал быть женой, но она содрогнулась от мысли, что ей предложат и сестринство. Женя была женщиной другого накала – она согласилась быть недружной сестрой и гордилась. Впрочем, плакала. Попадала в психиатрические лечебницы. Это – «впрочем»? Или это и было ее жизнью? В романе с Пастернаком не выгорела только рыхлая полешка Ольги Всеволодовны – она не была горючей. Ивинская была бойкой дамочкой. У нее в сороковых годах был один выходной костюм, но – красный. На него она ловила влиятельных (не по-пастер-наковски, конечно) господ, он один и тлел.
Задача Евгения Борисовича по определению непосильна, не может сын оправдать мать, потому что его отец бросал не мать сына, а свою жену. Что сын может знать о собственной матери как о жене? На долгих страницах сыновьего писания Евгения Владимировна мила, привязана к Пастернаку и пресна. Увлеченность отца ею чем мог измерить сын? Ну, вот пишет, что тот деньги всю жизнь высылал. Сумма всю жизнь была одинаковой. «От Евгении Владимировны я знала, что Борис Леонидович каждый месяц приносит ей деньги».