Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 555.
На то существует женский глаз и материнская интуиция – чтобы видеть, что действительно требуется ребенку, а что может превратиться в навязчивый психоз или жупел для побежденного и истерически покорного мужа.
Для отца, Леонида Осиповича, семейственность – важнейшая черта жизни, но не «плотоядная», а скорее гигиеническая; а гигиена, когда она есть, – она не заметна, когда ее нет – становится источником горестей, болезни, отверженности. Леонид Осипович личной близостью к Толстому и знакомством с ним был очень доволен, надеялся, что его большое гнездо знавшим перипетии его жизни и круг знакомств будет подсказывать некоторые ассоциации; для Бориса выражение «толстовский дух» было словами ругательными, оно обозначало бездушие, равнодушие к его родительской озабоченности, которую он почти искусственно разжигал в себе по отношению к даже еще не оставленному Жененку. Отец пытается его привести в чувство: «Читая твои полные душевных страданий и боли письма и за маму (Женю-большую) и за ребенка и за себя и т.д. – прямо от души тебя жалко и хочется скорее тебя унять, успокоить – мало у тебя и без этого душевного „добра“?! Нервы, видно, у тебя, и без того всегда взвинченного и развинченного, – теперь что-то развинтились на все 100%… Нельзя так, Бо-рюша! Это ведь начало твоей жизни – еще столько-столько впереди. Жененок – прекрасный ребенок… »
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 309.
Пастернак подставляет щеки и ничего не желает для себя, дает просящему. Выхаживает ребенка по изнурительным стандартам слабой здоровьем Жени, подписывает резолюции в профкоме, вызвавшем его на разборку по жалобе оставляемой жены, обеспечивает жизненный уровень в соответствии с запросами требующих. Не зря он так плодовит – наглядно показывает, сколько времени и душевных сил можно сэкономить, если служить солдатом, а не военачальником. Он избрал себе другое поле сражения и командует не здесь.
Мальчики и девочки
И.П. сказала: «По „Живаго“ видно, что Пастернак не любил детей – они были для него только отяготителями женской доли, на которой он только был сосредоточен („в браке дети теребят“)».
ГАСПАРОВ М. Записи и выписки. Стр. 123.
Отцы всегда больше любят старшую дочь и младшего сына. А мать – младшего ребенка, младшего сына или младшую дочь. Младшего сына больше – потому что он большего лишится: первородного титула, майората. Это сидит в крови. И мать его подсознательно хочет защитить. Для отца же старший – тот, кто будет – лично – вместо него. Пастернак бунтует иногда против Жененка. Себя – такого – он хотел бы убить.
Толстому удалось осчастливить своих детей тем, что он дожил до своего позора – их зрелых лет. Толстой мечтал о детях как девушка – только до черты замужество-дети-няни-чай на веранде. Девушки (в те времена) дальше в мечтаниях не шли – взять, например, детьми реванш за свои неудавшиеся жизни – это новые возможности, предлагаемые современным обществом. При патриархальном укладе значимым было только не остаться вне этого маленького, закрытого круга. Вольной открытой дороги пугались все.
Мужчины во все времена были вольнее и знали, что все зависит от них самих. Мужчины часто хотят продолжателя своего дела. Какое дело жизни мог завещать своим детям Толстой? Пастернаку тоже наследник не был нужен. Ребенка со своим трудолюбивым, не очень опрятным, по старомодному, педантично, но нерационально организованным бытовым складом, он хотел, как хотел дождя, мороза – всякого природного явления, любое из которых принимал с благодарностью и жадностью: рассматривал, присматривался, поэтически изучал. Его слепки этих явлений: утренников, метели, ночи на даче – свежи, как будто вышли непосредственно из его рук, – в смысле, что они предварительно не создавались Творцом (с большой буквы, Создателем, изготовителем неба и земли).
Еще этим ребенком он хотел занять свою возлюбленную: ей ведь нечем было еще заниматься. Что за фантазия Евгении рисовать! У него была манера сверхвежливости, деликатности (механическая, он запускал ее и прокручивал до самого конца – пока не отшивал человека грубо и однозначно, нисколько не затрудняясь): он с большим пиететом, практически издевательским, трепетал перед Жениным профессионализмом, она все принимала за чистую монету, в Берлине (куда вырвались из голодной Москвы, когда людям есть было нечего, а у Жени что-то женское – истерики, неудовлетворенность) требовала себе отдельную комнату для «занятий» – Пастернак в расчет не принимался, а сын их в 2005 году спокойно говорит в интервью: «Мама думала, что он поступится своей работой, но для отца это было бы трагедией». Это уже о Москве, где надо было просто работать по дому – и работу Пастернака она видела такой. Чтобы не заблуждались на этот счет и мы, «идеальный сын» – определение пастернаковского биографа Д. Быкова – поясняет: «для отца это было бы трагедией».
C чего бы это?
Пастернак – не ремесленник с гладкописными навыками, сквозь вывернутость его слога, особенно в письмах, можно продираться с раздражением, как сквозь нарочитость. Но она и есть нарочитость – только не в низком смысле: изощрюсь, чтобы было видно, что не как все, а изощрюсь – потому, что как все, – это слишком просто, это пренебрежительно к слову, это будто я не хотел потрудиться, я потружусь. И пишет (Почти все письма так. Горький был на него обозлен и какие-то письма вернул – все-таки был достаточно вульгарен и в «нарочитой» – вернее, нарочитой без кавычек, но с высоким смыслом заданной нарочитостью – манере увидел угодливость: дескать, старается
Борис Леонидович угодить, удивить неординарностью стиля.): «С осени эта потребность в двух комнатах приобретет громчайшую выразительность красноречивейшей очевидности».
ПАСТЕРНАК Е.Б., ПАСТЕРНАК Е.В. Жизнь Бориса Пастернака. Стр. 208.
Речь идет о рождении осенью ребенка.
Но литературная одаренность (очевидно, присущая великим писателям, невеликим литераторам и обыкновенным графоманам – все-таки они пишут, а не музицируют, – как необходимое, но недостаточное врожденное качество, как абсолютный слух, – без которого самые великие, правда, могут обойтись, – необходимый музыкантам) и многолетняя писательская хлебодобыча делают из Бориса Пастернака прелестного рассказчика:
«А сын Ленчик стал ходить и пресмешно. Он привык, чтобы его все за руку держали. А когда открыл, что можно самому, то ему все-таки так страшно расстаться с привычкой, что он либо прижимает кулачки к груди, либо собирает в горсть штаны на животе (чтобы что-нибудь держать) и ходит, качаясь и что-то громко распевая от воз-бужденья, как пьяный».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 718—719. Стихов нет, сквозной темы отцовства нет – перед этим художник отступает. Человек – и гений – может творить вещный, природный мир; творить человеков – только в физиологическом плане. Писатель создает бессмертных, живых героев – но это калька их самих, наши дети – это самостоятельные существа, мы их можем родить, но не можем создать.
Лев Толстой с наслаждением создал большую семью и равнодушно отвернулся, когда бородатые мужики начали переживать страсти и затребовали по номерам шампанское. Пастернак раздраженно написал плачущемуся тридцатилетнему сыну: «Ты страшно все, может быть, под влиянием мамы, преувеличиваешь: безысходность своего положения, важность того, что будет с мамой <…> мое значение (несуществующее), мою сердечность (существующую еще меньше). <…> в течение долгого времени не пиши мне. Мне некогда, а оставлять тебя без ответа неловко и жалко. Ни во что не буду вмешиваться, о твоем письме не скажу ни маме, ни Тане. У меня совсем другие заботы, ничего я в этом не понимаю».