Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 507.
Зачем, почему он считает возможным нагрузить Бориса Пастернака получением – передали ли ему? – чьих бы то ни было, пусть даже его, Жененка, «плохих стишков»? Зачем они Пастернаку? Читать только потому, что автор в родстве с ним? Откапывать талант? В его возрасте поэтический талант уже непременно бы проявился, но он очень хорошо знает свои права и настаивает на их удовлетворении. Пастернак отвечает длинным письмом.
Евгению тридцать один год. Он дико изнывает от безделья в благословенном, созданном для молодости и трудов краю. Он ненавидит службу, тяготится научной работой, под предлогом которой мечтает службу оставить, совершенно справедливо не верит в свои стихи, не хочет потрудиться над созданием семьи с молодой целеустремленной женой, проживает совместно с матерью, как декабристка приехавшей к Монголии, чтобы облегчить быт подросшего сына, благосклонно принимает встревоженные отцовские ремарки о запоздании в присылке им с мамочкой денег и требует, чтобы отец бросил все свои дела и писал бы ему отчеты.
«Я боялся, что ее note 14 приезд отнимет остаток времени на собственные занятия и снизит и без того мизерные темпы моей работы».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 506.
Даже в пионерские лагеря родителей не пускают, закаливают характер, над самим Жененком такие суровые жизненные эксперименты в свое время проводились с большим, конечно, трудом и многими рефлексиями. «Тридцатого я был у Женички в санатории. Там только раз в месяц разрешены свиданья с родителями, из соображений педагогических <> Он все время очень скучал по Жене <> тоска эта достигала таких тревожных форм, что <> знакомая потребовала, чтобы Женя к нему съездила, что та и сделала на следующий день. Но встретившая ее педагогичка упросила ее не показываться мальчику, ввиду неожиданного перелома, наметившегося у него, и нежелательности нарушать это успокоенье при самом возникновеньи».
Там же. Стр. 580—581.
Как видно, труды педагогичек остались напрасны: когда мальчик подрос и на четвертом десятке был отправлен служить в Забайкалье, маме советоваться не с кем было, и она выехала.
«…ребенку предстоит лечь в больницу. Это тяжелое время для маленьких детей. Вид родителей напоминает ребенку, как сильно он по ним скучает. Он может душераздирающе плакать, когда им придет время уходить или даже на протяжении всего времени их посещения. У родителей создается впечатление, что он страдает все время. На самом деле маленькие дети удивительно быстро приспосабливаются к больничной жизни, несмотря на плохое самочувствие и неприятные лечебные процедуры. Они расстраиваются, только когда видят родителей».
СПОК Б. Младенец и уход за ним. Стр. 384.
«Маме здешний климат очень тяжел, равно и мой скверный характер. Тем не менее она все не может решиться выехать в Москву. Нам вдвоем много спокойнее… »
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 513.
Ответ Пастернака: «Дорогие мои!Простите, что задерживаю ноябрьские деньги. У меня в этом отношении заминка, которая продолжится еще не меньше недели».
Там же. Стр. 514.
Борис Леонидович, новоиспеченный свекор, видел «в сильном и здоровом характере Тани Руссиян (первой пас-тернаковской невестки) положительный момент моей жизни. Она действительно знала, что ей надо, и настойчиво продвигалась к поставленной цели, не останавливаясь перед препятствиями, а я метался и мучался ее отношениями с мамой и своим положением между ними двумя. Я понимал, что в Кяхте ей нечего делать и нет возможности заниматься ни конструированием самолетов, ни спортом, которым она серьезно увлекалась. Она уже тогда добилась больших успехов в планеризме, и даже гибель ее ближайшей подруги не могла отвратить ее от полетов. Она видела в папочке своего единомышленника и человека дела… »
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 501.
«Потекли отупело унылые дни. Зима установилась в ноябре. В свободное время офицеры базы ездили на охоту. <> Единственной моей отдушиной было тогда запойное стихо-писание».
Там же. Стр. 499.
Стихописание получило затребованную оценку не по стихописцу высокого критика: «Элегизм содержания слишком житейски личный, слишком подчинен каким-то действительным счетам, недостаточно широк, не поднят до какой-то общей значительности. <> Я знаю, что мои грехи гораздо хуже и многочисленнее… <> Но я ведь <> как чумы боюсь разговоров о „стихах“ и просьбы дать отзыв о них».
Там же. Стр. 509.
«Родство по крови» Жененок ценит недешево: чуть что – «я слишком хорошо помнил папины страдания и тяжелую безысходность, которые мучили его в года нашего семейного разлада и расставания, чтобы не знать, какими силами далось ему нынешнее гармоническое спокойствие». Спокойствие с душком, как нам дается понять, поскольку сын подмечает за отцом: «не хотел рисковать своим спокойным знанием жизненных основ и заглядывать в те бездны». Ну, это не спокойствие уже, разумеется, а холодное равнодушие. А нам тут же предлагается описание «бездн» Пастернака-млад-шего: «Меня мучил „страшный хомут данного Тане (жене) зарока“, моя недающаяся диссертация. Я писал папе: „Сегодня у меня перед мамой, Таней и всеми моими друзьями и знакомыми предельно ложное положение, из которого я не знаю, как вылезать“. Я готов был доказать смертью искренность своего раскаяния в ложном самолюбии, не позволившем мне вовремя отказаться от этого, и просил папиной помощи в объяснении с мамой. Ей надо было дать понять, что мне невозможно продолжать работу без необходимых исследований, нужных приборов и консультаций с понимающими людьми» (Там же. Стр. 502). Вот она, БЕЗДНА: сказал маме, жене и зачем-то всем друзьям и знакомым, что напишет диссертацию. Не может написать – ну и ладно, но он считает, что положение ПРЕДЕЛЬНО (вот пределы) ложное. Про смерть ради искренности совсем непонятно (это фамильное косноязычие или добросовестно копированное, чтобы папаше легче было читать – как четырехлетние «говорящие» дети переходят с двухлетками на нечленораздельные возгласы, надеясь хоть так выйти на взаимопонимание), а чтобы сказать матери, что в далеком гарнизоне диссертации на технические и экспериментальные темы не пишутся, нужна была помощь для тридцатидвухлетнего мужчины – папы, «Борички». Речь идет, как мы помним, о Борисе Пастернаке. Опять же сказать маме просто все как есть тоже нельзя, даже Боричка не должен действовать так грубо и прямолинейно – ей надо «дать понять». И это еще не все.
«Прости меня, Боричка, – что я тебя в свои дела вмешиваю, прости, что не даю тебе спокойно работать. Но мне очень трудно, и состояние мое, как две капли воды, похоже на твое, пережитое неоднократно и особенно сильно, когда ты ездил в Париж… »
Там же. Стр. 502.
Пастернак писал тетрадки писем Марине Цветаевой – и о своих планах, и о судьбах своих героев. Писал не по ее небрежному требованию: «не подумай, что как-то мне это особенно нужно, но вот именно захотелось от тебя, от самого – то, что уже написано, анонсировано в журналах, о планах твоих, о Юрии нашем Андреиче… о чем еще?»… Большой том его писем к Цветаевой, писанных днями, ночами, – много его времени, проведенного над ними: «я хочу быть с тобой», «эту ночь я буду с тобой» – и прочее. Он пишет все, ему не жалко, что это никогда не повторится в его произведениях, – и вдруг на старости лет (ему жить осталось пять лет) он должен бросить все свои дела и сесть писать некоему весьма великовозрастному мальчику, пересказывать журнальные анонсы – просто потому, что тому «очень хочется» знать от него самого, чем Борис Пастернак занимается и чтобы сам он поделился с ним планами на судьбу своего главного героя. А ведь биография героя и перед Пастернаком не лежит – значит, делиться надо планами, замыслом. С кем и на каком основании? И ведь одернул Пастернак Жененка совсем недавно: «на чорта мне кровь, твоя или моя, не докучай мне» – и Жененок решился пожертвовать своими сложными обстоятельствами, не говорить о своих делах, раз папочка такой нервный и одергивает родного сына, будто бы тот не дает ему дела жизни окончить. Конечно, спохватится отец, напишет через неделю: «Боюсь, как бы предыдущее мое письмо не огорчило тебя своим мнимым холодом и кажущейся сухостью».