Галерная оставалась близка ему. Пересекает эту улицу небольшой Замятин переулок, ныне именуемый почему-то Леонова: от Конногвардейского бульвара до набережной. В угловом доме (Английская набережная, д. 22) была петербургская квартира Дягилева в те годы, когда он все чаще и надолго уезжал за границу. Квартира была солидная, как видно и по внешнему облику дома — добротному, основательному, без излишней помпезности. Никаких безделушек и всяких там пуфиков не было. Мебель красного дерева, несколько полотен старых мастеров на стенах. Посмертная маска Бетховена над дверью, дельфтская ваза с цветами на столе. Вид из просторных окон на Неву — именно в сторону сфинксов.
Здесь разрабатывалась стратегия проекта, который должен был потрясти «весь Париж». В 1906 году Дягилев начал «Русские сезоны», устроив в Гран-пале огромную выставку русского искусства: от икон до друзей-мирискусников. На следующий год — «исторические концерты» музыки от Глинки до Скрябина. Наконец, 17 мая 1908 года — дата историческая — в Гранд-опера состоялась генеральная репетиция «Бориса Годунова» с Шаляпиным.
Небывалый успех навел на счастливую мысль: показать Парижу наш балет. Но не постановки императорского Мариинского театра, а лишь солистов его, занятых в совершенно оригинальных, специально для этой антрепризы созданных спектаклях. Вот на Замятином это как раз обсуждалось. За большим овальным столом восседали седовласые законодатели петербургского балета Валерьян Светлов и генерал Безобразов, острил Бенуа, сиповато похохатывал Нувель, блестел пенсне рыжий Бакст, наигрывал на рояле Фокин. Нижинский, натурально, пробудившись, немедленно начинал отбивать батманы…
Есть какая-то загадка в том, как дома своим обликом подобны человеку, в них живущему. Понятно, если б это был особняк или дворец — но как удается это обычным доходным домам, трудно сказать. И все же: в адресах Достоевского есть обязательно какая-то неопрятность, запутанность, многоглаголанье, с неожиданными просветами; у Пушкина — любил поэт пожить на широкую ногу — все дома сходны с четырехстопным ямбом «Полтавы».
И вот, скажем, дом на Галерной, 12. Четырехэтажный, с гладкими, какими-то жалкими стенами, явно надстроенный на два этажа, без всяких украшений. Разве что в нижней части три окошка по центру, с треугольными лепными сандриками, необходимыми в эпоху классицизма. Но тогда являлись всякие такие фронтончики, портики часто пускались по фасаду, лепные панно между окнами. По крайней мере, карниз с модульонами. Здесь ничего такого нет. Сливающаяся с соседним, столь же безликим домом штукатуренная стена и нелепо торчащие над тремя окнами наличники. Как бы что-то было задумано и даже могло осуществиться, но нет, ничего не получилось. И квартал аристократический, и бульвар шикарный за углом, а дом… ну, просто никакой архитектуры, ничего удивительного было б увидеть такой домишко на Песках или на Охте.
Забрели мы сюда потому, что в доме этом жил Дмитрий Владимирович Философов. Поскольку матушка его была родная тетка Дягилеву, то и Сергей, когда сдавал экзамены в университет, жил на квартире у кузена.
В личности Философова та же двойственность, что в доме, где провел он свою юность. Задатки превосходные, образован, красавец. Высок, строен, с русалочьими глазами, породистым носом, чувственными губами, с несколько брюзгливой складкой в уголке, метко схваченной В. А. Серовым в портрете двадцатисемилетнего Дмитрия. И, в сущности, неудачник, стремившийся всю жизнь играть какую-то самостоятельную роль, но остающийся в памяти лишь как спутник нескольких выдающихся людей.
Происхождение его отмечено чисто русской парадоксальностью. Род Философовых восходит к временам Святого Князя Владимира. Отец Дмитрия — сенатор, член Государственного Совета. В 1860-1870-е годы, когда начинали нигилисты охоту за царем, занимал должность прокурора Военного суда. Мать, Анна Павловна, рожденная Дягилева — та самая, которую под именем Анны Вревской воспел Блок в поэме «Возмездие». «Кто с Анной Павловной был связан, — всяк помянет ее добром… Вмещал немало молодежи ее общественный салон: иные — в убежденьях схожи, тот попросту в нее влюблен, иной — с конспиративным делом… И всем нужна она была». Красавица, эмансипэ, деятельница женского образования («бестужевские» курсы, плодившие нигилисток и акушерок, — ее детище). Рассказывали анекдот, будто, пока Владимир Дмитриевич, скрипя пером в прокурорском кабинете, подписывал смертные приговоры государственным преступникам, жена его в той же квартире прятала шифры и передавала посылки политическим каторжникам.