- Хорошо, - уважительно наклонил голову Сирио. – Я постараюсь вам помочь. Для начала мы срежем эти пряжки…
В ближайшие несколько дней Санса серьезно расширила свои знания о Красном замке и его обитателях, и после уроков Сирио она опасалась только того, что в каком-нибудь узком лазе столкнется головами с Арьей. Но Арья, похоже, перестала ловить кошек и увлеклась браавосской гимнастикой, и Санса беспрепятственно добралась даже до тайного хода из покоев десницы, который привел ее в совсем уж непотребное место, где жила последняя незаконная дочь Роберта Баратеона и где как раз хозяйка, стоя рядом с потайной дверью, низким тягучим голосом проводила инструктаж для начинающих. «Только бы Лео не спросил, откуда я этого набралась», - подумала Санса, пробираясь домой по темному тайному ходу и отгоняя от себя мысли, что мужчины набираются практических знаний ровно там же.
Лионель этим вечером ничего не спросил, он просто замер, словно боясь Сансу спугнуть, когда ее правая рука спустилась туда, где ее никак быть не должно, и очнулся только тогда, когда Санса немного отвлеклась от нужной деятельности, столкнувшись с непривычным устройством мужских бриджей.
- Если ты сама этого не хочешь, то не надо, - словно предупредил ее Лео, но Санса упрямо помотала головой.
- Не этого, - еле слышно прошептала Санса, спрятав лицо на груди у Лео. – Тебе же так легче будет. Только ты мне подсказывай, я же не знаю ничего.
Лео уговаривать было не надо, и он положил левую руку Сансы себе на грудь, чем окончательно ее смутил, но не отступать же ей было. Только поцеловать его она не могла, как он ни пытался приподнять ее голову – стыдно было ему в лицо посмотреть, когда она такое делает, не говоря уж о том, чтобы глянуть вниз и увидеть, что там происходит.
Зато потом было очень хорошо, когда оказалось, что Лео не надо никуда выгонять, а можно устроиться рядом с ним на полу, положив ему голову на плечо, и он будет каким-то настолько своим, что Сансе подумалось, что можно было бы и не прятаться по тайным ходам Красного замка, а просто спросить все у Лео, все равно ведь на словах большая половина непонятна. Хотя Санса тут же поняла, что спросить она смогла бы только в такой момент, как сейчас, до которого без путешествий по подземельям она не нашла бы дорогу.
Лионель тем временем думал о том, что путешествие на Стену как раз пришлось вовремя: во-первых, ему не придется больше лазать по крышам, а во-вторых, женские наряды для верховой езды, с немного свободными брюками, очень хорошо подходят для похожих непристойных действий, с таким нарядом в данном случае куда проще сладить, чем лезть под несколько юбок. Возможно, Лионелю стоило бы немного устыдиться такому невозвышенному ходу своих мыслей, но у Сансы мысли были тоже не лучше.
- А у вас септоны всё это осуждают? – спросила Санса и немного подосадовала на себя за слово «всё», наслушаться-то она наслушалась, но не обязательно же сразу во всех своих знаниях признаваться. – Ну, то, от чего детей не бывает.
- Не знаю, - весело ответил Лео, но все известные ему шутки про септонов и богатство половых отношений попридержал. – А у вас?
- У нас чардрева, их люди не настолько интересуют, - серьезно ответила Санса. – Им только нельзя врать, лжецам чардрева больше не отвечают. Говорят, что чардрево каждого спрашивает «кто ты?», и когда недостойный лорд предстает перед ним как лорд, чардрево его перестает слышать.
- Я люблю тебя, - сказал Лионель. – Хочешь, у нас будет свадьба в богороще – чтобы ты знала, что чардрева меня услышат?
- Я тебе и так верю, - откликнулась счастливая Санса и все же решилась посмотреть вниз, где по-прежнему топорщились бриджи. Впрочем, о том, что памятная ночь может быть долгой и беспокойной, Санса слышала и подслушивая разговоры приличных женщин.
========== V ==========
… я должен рассказать,
Я должен рассказать опять и снова,
Как сладко жить, как сладко побеждать
Моря и девушек, врагов и слово.
(с) Николай Гумилев
Когда Лионель взглянул на Арью, уже зная о том, что он помолвлен с ее сестрой, он с усмешкой подумал, что у него появился еще один братишка. Но Арья несомненно была девочкой: она с первого дня словно дулась на Лионеля непонятно за что и вовсе не собиралась признавать его авторитет и становиться его младшим товарищем. Старки вообще были в этом смысле упрямы и несговорчивы, словно бы их отец носил старый титул Короля Севера и не был вассалом правящей династии, но среди всех Старков Арья была наиболее ершистой и дикой.
Наблюдая в Винтерфелле за Арьей и за тем, как она наблюдает за ним, Лионель пытался понять, почему ему не все равно, что она думает о его паясничанье во время тренировочных боев, почему ему интересно, опередит ли она своих братьев в стрельбе из лука и почему он не может точно сказать, хочется ли ему, чтобы она выиграла или чтобы она проиграла.
Лионель был молод, но достаточно знал себя и своих сверстников, поэтому в этой ситуации он смотрел в корень: во-первых, у Арьи были короткие волосы, а все женщины и девушки при дворе носили длинные, в подражание королеве. Во-вторых, Арья почти всегда появлялась в брюках, а не в платье, и была настоящей пацанкой: не сказать, чтобы таких девушек было мало на улицах Королевской гавани, но все они были простолюдинками, которые не умели читать и через слово говорили «таво», а Арья была северной принцессой, то есть той, кого Лионель, не будь он неожиданно для себя помолвлен с ее сестрой сразу по приезде в Винтерфелл, мог бы любить и даже уважать.
Мысли об Арье как о северной принцессе заставили Лионеля совершить небольшую оплошность: узнав о том, что Бран сорвался с крыши, Лионель почему-то в первую очередь подошел к Арье и на этом свой долг посчитал исполненным, словно девятилетняя Арья могла принять его соболезнования за всю семью.
- Если я могу помочь, я сделаю для твоего брата все возможное, - твердо сказал Лионель печальной Арье.
- Чем ты можешь помочь? – сердито ответила Арья, словно не желая делиться с Лионелем своими чувствами, и спокойный ответ Лионеля ее удивил.
- Я не знаю точно, что с ним, и потому не могу сказать, сумею ли я помочь, - уверенно и просто произнес Лионель, и ни он, ни она тогда еще не поняли, что так звучит голос человека, способного поднять своих людей даже на безнадежную битву.
За тем, чтобы за своими мыслями об Арье и ее беде Лионель не забыл и о нормах приличного поведения, проследил дядя Лионеля, резкий на язык карлик Тирион.
- Ты давно должен был зайти к лорду и леди Старк и выразить свои соболезнования, - немного сердито сказал Тирион, встретив Лионеля и проницательно решив, что в рассеянности Лионеля опять виноваты девушки, причина, по мнению Тириона, довольно извинительная.
- Кажется, я остолоп, - признал Лионель, которого Тирион любил за честность и необидчивость.
- Мне тоже в этом случае так кажется, - более мирно заметил Тирион со своей обычной ухмылкой.
Следующим человеком, которого Лионель встретил уже по дороге к лорду Эддарду, был старый мейстер Лювин.
- Я узнал, что вы хотите помочь мальчику, - с некоторым удивлением сказал уставший от ночного бдения мейстер. – Увы, мне кажется, что вам для этого необходимо быть волшебником. И, конечно, я надеюсь, что о содержании нашего разговора не узнает никто на свете, – меня слишком сильно просили, чтобы я нарушил некоторые нормы своего сословия и говорил с вами о состоянии дел чересчур откровенно.
- Я тоже надеюсь, что о нашем разговоре никто не узнает, - сказал Лионель, выслушав мейстера, и спустя несколько часов в ночной тишине рядом с бессонной Кейтилин, сидевшей у постели умирающего сына, появился крепкий лысый человек с прозрачными разбойными глазами.
- Я Торос из Мира, госпожа, - заново представился вздрогнувшей Кейтилин неожиданный гость. – Я жрец Рглора, Владыки Света. Вы ожидаете чуда, а чудеса творят не люди, а боги.
У Тороса из Мира было больше турнирных побед, чем обращенных в свою веру душ, но в нужную минуту он мог быть весьма убедительным, и спустя десять минут он уже стоял совсем рядом с постелью Брана, положив руку ему на лоб. Торос шептал молитвы и начинал чувствовать рядом могучую волю неизвестной природы, которую ему, как жрецу Рглора и монотеисту, следовало бы списать на Великого Иного и попытаться изгнать, но недостойный жрец слишком любил максиму «кто не против вас, тот за вас», вычитанную в одном из немногих освоенных им священных текстов, и потому он приноровился к этой воле, оперся на нее и начал делать то, за чем он пришел.