– Я кровельщик вообще-то был. – Помимо воли под его напором я почему-то стал оправдываться. – Мое дело маленькое.
– Ну вот и молись, кровельщик, чтобы бракованный шифер, между прочим – украденный Бергом с территории шиферного завода при попустительстве кладовщицы, не полопался хотя бы год.
Он закурил еще одну сигарету и, увидев, как я недовольно поморщился, выпустил струю прямо в мою сторону.
– Не куришь что ли?
– Не сподобился, – ответил я. – Да и запах какой-то.
– Ничего, Фролов, скоро в армию пойдешь, там из тебя мужика сделают. – Он даже прикрыл глаза и растянул в улыбке рот, обнажив крепкие, но очень кривые и почти коричневые от никотина зубы; видимо, представил себе этот процесс «делания мужика».
– Да я и так… Совсем не баба.
– Это ты потом своему сержанту расскажешь, а сейчас вот что! Ты деньги за шабашку получил?
– Ну да, есть немного. А что?
– А взносы профсоюзные кто за тебя платить Родине будет? Я? Нет, братец, я свое заплатил вовремя!
– А разве с шабашек положено? – Что-то ни о чем подобном мне слышать не приходилось.
Он встал со своего места и, попыхивая сигаретой, обошел вокруг меня.
– Вот смотрю я на тебя, Фролов, и понять не могу. То ли ты умело притворяешься, то ли в самом деле дурак? Тебе на прошлой сессии предлагали в стройотряд пойти? Предлагали. А ты не захотел заработать честных девяносто рублей в месяц с автоматической уплатой профсоюзных взносов. Тебе подавай четыреста! Вот и плати со своих доходов в пользу ребят, что ударно надрывались на стройке, возводя, между прочим, бассейн для института!
– Так не построили же? Как стоял второй этаж незаконченный, так и стоит.
– В следующем году построят. Или через три года. Дело не в этом. А дело в том, что они взносы уплатили со своих небольших доходов, а ты – нет! Хотя заработал не в пример больше однокашников. Теперь пришла пора восстановить историческую несправедливость!
Как это должно выглядеть: «восстановить историческую несправедливость»? Я, честно говоря, не понял, но, устав препираться, вздохнул:
– Сколько я должен?
Усатый профорг подошел к своему столу, покопался в разложенных на нем бумагах.
– А, ну вот она, родненькая! Итак, Фролов, в ведомости у председателя колхоза «Брячинские нивы» ты расписался за четыреста двенадцать рублей. Это больше семидесяти, значит, размер твоих взносов составит один процент, – он потыкал пальцем в кнопки здоровенного калькулятора «Электроника Б3-34», – то есть, четыре рубля двенадцать копеек. Коньяк «Три звездочки» десять лет назад – тика в тику!
Из-за четырех рублей он мне компостировал мозг? Я полез в карман и вынул пару мятых пятерок, и мелочью сколько-то. Отсчитав монеты, я положил перед ним на стол одну пятерку и копейки, отступил на шаг:
– Где расписаться?
– Расписаться-расписаться-расписаться, – пропел усатый. Он отдал мне сдачу – рубль с надорванным краем. – Не нужно расписываться. Давай книжку свою профсоюзную, штампик поставлю.
Уже на выходе из кабинета я услышал брошенное мне в спину:
– И в комитет комсомола зайди – там тоже за тобой должок числится. За три месяца – при твоих заработках четыре рубля шестнадцать копеек!
– Ага, спасибо, зайду.
Захар дисциплинированно ждал меня в холле и при моем появлении сразу вскочил:
– Ну что?
– Взносы не уплачены были. Не скопить мне на «Иж-Планету-5». Даже к защите диплома.
– Много должен? – Сочувственно сморщился Майцев.
– Четыре рубля двенадцать копеек, – трагичным голосом сообщил я. – Все пропало, шеф!
– Тьфу на тебя! Серый, чего ты дурака валяешь? Пошли лучше перекусим чего-нибудь, а то что-то пузо сводит уже.
Он отдал мне мой «дипломат», и мы вразвалку потопали по темным пустым коридорам в буфет на втором этаже – почти напротив нашей кафедры.
В полупустом зале лениво жужжали мухи, совершенно не желавшие садиться на разбросанную по подоконникам липкую ленту. Изредка кто-то из посетителей взмахивал рукой, отгоняя назойливую тварь, и тогда становилось заметно, что за столиками сидят не жующие манекены, а вполне нормальные люди.
Очереди не было, но мы все равно задержались на раздаче – Захару понадобилось выразить новенькой кассирше (кстати, довольно хорошенькой) свое безмерное восхищение. Он сыпал комплиментами обильно и вязко, словно совсем забыл о том, что вчера был за это бит. И конечно, юная работница торговли не удержалась – через пять минут захаровского монолога у него был и телефон Ирочки и твердое обещание «как-нибудь встретиться».