Я сидел спокойный и добродушный как Будда Майтрейя, хотя вряд ли Юленька знала, кто это такой. А Валентин Аркадьевич спрятал улыбку в своих знаменитых усах.
Мы действительно выпили по рюмке отвратительного трехзвездочного коньяка – чтобы у Изотова было оправдание перед внучкой. Еще немного поговорили о всякой всячине, и я стал собираться.
Уже стоя у открытой двери, Юля нашла в себе смелость спросить:
– Тогда, в автобусе, вы говорили со мной потому что я внучка деда Вали?
– Нет, Юленька, – доброжелательно улыбнулся я. – Тогда это была чистая случайность. Просто вы мне очень понравились.
– Так почему тогда…
– До свиданья, Юленька, – перебил я девушку и, спускаясь вниз по лестнице, услышал вслед тихое:
– До свидания.
Я вернулся в гостиницу и подарил дежурной по этажу «красиви рюсски матрошка», чтобы не оставалось сомнений в моем блуждании по галереям ГУМа, а то еще сообщит «куда надо». А мне сюрпризы вообще не нужны. Их и без того хватает.
На следующий день я улучил момент и позвонил Изотову из телефона-автомата на станции Кузнецкий мост – до нее было недалеко идти от гостиницы, но в то же время она располагалась на достаточном удалении, чтобы гарантированно не встретиться с кем-то из группы или сопровождавщих.
Павлов обещался ждать меня около полудня в холле Третьяковской галереи.
В условленное время я был на месте.
Георгий Сергеевич тоже совсем не изменился – такой же большой и грузный, только почему-то с палочкой.
– Здравствуй, Сережа, – поздоровался он. – Как ваши дела?
Мы потихоньку пошли по экспозиции, иногда присаживаясь на скамейки, и я объяснил Павлову причины своего появления. Как и ожидалось, ни о каком требовании вернуть половину денег он не знал, и, хоть и старался не показать виду, но заметно расстроился.
– Что же станем делать, Сережа? Так просто этого оставлять нельзя.
И только теперь в моей памяти о Чарли появилось четкое знание, что он был убит неизвестными в начале восемьдесят седьмого.
– Мы разберемся с ним, Георгий Сергеевич.
– Хорошо, Сережа, – вздохнул Павлов. – Жалко мальчика. Я читал о ваших успехах. Игорь (вот как звали Рассела!) достаточно подробно все изложил в своих сводках. Пока мне нравится то, что вы там наработали. А с Игорем… Такое не должно оставаться безнаказанным. И без него в нашей стране полно иуд. Но, кажется мне, что это еще не все, что ты привез мне?
– От вашей проницательности трудно что-то скрыть, Георгий Сергеевич. Да, это еще не все. Но…
– Рассказывай, Сережа.
Я собрался с мыслями и без долгих предисловий выложил свое желание:
– В следующем году осенью на всех мировых биржах случится невиданный коллапс. «Черный понедельник» назовут эту дату. Падение за один день будет колоссальным. От двадцати-двадцати трех процентов по основным индексам на европейских и американских биржах до сорока пяти на азиатских. Но в течение двух лет рынки полностью восстановятся.
– Интересно, – Павлов склонил голову. – И-и-и?
– Было бы очень хорошо, если бы на этот период времени в моем распоряжении оказалась значительная сумма. На порядок, а лучше на два больше, чем есть сейчас. Чем больше вход, тем больше выход.
– И где же я тебе ее возьму?
Он придержал меня за руку и усадил на скамейку перед огромным полотном с изображенной на нем горой человеческих черепов.
– Апофеоз войны, – прокомментировал картину Павлов. – Не знал художник Верещагин, что будущие войны будут вестись не на выжженных полях, а на площадках фондовых бирж. Однако результатами нынешних войн будут не жалкие горки костей и разрушенные кишлаки. Победитель получает весь мир. Право диктовать свою волю. Наверное, ради такой цели ничего не жалко?
– Не знаю. Наверное. У моей войны другие цели.
– Но итог будет тем же, – то ли спросил, то ли заключил Павлов.
– Знаете, Георгий Сергеевич, я два года не только делами занимался. Я читал. Читал все то, что невозможно прочитать здесь. И вот что я вычитал. Примерно в то же время, когда художник Верещагин в чине поручика ездил по гарнизонам Средней Азии, набираясь впечатлений для вот этой картины, на другом конце света шла война[81]. И там этих черепов были не кучки, там горы громоздились до неба. Есть много точек зрения о причинах войны, о тех, кто ее развязал. Кто-то винит парагвайских диктаторов, возомнивших о себе невесть что, кто-то настаивает на том, что во всем виноваты безголовые бразильцы. Есть мнение, что войну развязали деятели из Британии, чьим пароходам было запрещено появляться в Парагвае, а банковские дома Бэрингов[82] и Ротшильдов[83] никак не могли втюхать парагвайцам – на тот момент единственной индустриальной стране в Южной Америке – свои кредиты. Но факты, факты: Парагвай до войны – ведущая южноамериканская страна без внешнего долга, без безработицы, без преступности, без инфляции, но зато со всеобщей занятостью, сытостью, образованием, которое, кстати, было бесплатным…
81
Парагвайская война (война Тройственного альянса) – продолжавшаяся с 13 декабря 1864 г. по 1 марта 1870 г. война Парагвая против союза Бразилии, Аргентины и Уругвая. Началась в конце 1864 г. с конфликта Парагвая и Бразилии; с 1865 г. в войне принимали участие Аргентина и Уругвай. Результатом войны стало полное поражение Парагвая. Территориальные потери (почти половина земель страны), гибель большей части населения и уничтожение промышленности превратили Парагвай в одну из самых отсталых стран Латинской Америки.
82
Barings Bank (1762–1995 гг.) являлся старейшим торговым банком Лондона до своего краха, вызванного несанкционированными действиями одного из банковских служащих в 1995 г.
83
Династия Ротшильдов, известная также как Дом Ротшильдов или просто Ротшильды) – европейская династия банкиров и общественных деятелей еврейского происхождения, основанная в конце 18-го века. В 1816 году Ротшильды получили от императора Австрийской империи Франца II баронский титул и вошли в высший свет австрийского дворянства. Британская ветвь династии была принята во двор королевы Виктории. Считается, что на протяжении 19-го века Ротшильды имели наибольшее состояние в мире и в современной мировой истории.