Арви помощника, хотя бы на первое время. Арви предложил ему самому подыскать себе помощника и тут же
указал как бы невзначай на моего эно. Конечно, Илмари в то время еще не знал, что это и есть законный хозяин
кожевенной мастерской. Как удалось ему уговорить моего эно поступить работником к своему врагу, этого
1 С у о м е н л и н н а — Свеаборг.
2 П у у к к о — финский нож.
никто не знал. Некоторые говорили, что он будто бы пообещал ему отвоевать обратно его хозяйство от Арви. Но
это легко было сказать и очень трудно сделать, ибо сухой и жесткий Арви Сайтури все шире пускал свои корни
по каменистой финской земле, крепко удерживая все то, во что вцепился.
Вот прошел уже год, как Илмари стал кожевником, и что-то не слыхать было, чтобы он выполнил свое
обещание, данное моему эно, если он действительно такое обещание давал. Услышать можно было только об
его бесконечных разговорах, в которых он выворачивал напоказ перед людьми все дела Арви Сайтури. Но это
ничего не меняло. Разговоры на Арви Сайтури не действовали.
Я выждал немного, чтобы Илмари отошел от меня подальше, и тоже выбрался на дорогу. К тому времени
его уже заслонили от меня деревья, и я мог не бояться, что он увидит меня и примется угощать своими речами,
в которых даже взрослые не все понимали. Дорога все время шла лесом, росшим почти на голых камнях, и
только перед Кивилааксо открылись обработанные поля. Здесь дорогу пересекла поперек другая дорога,
соединявшая деревни Метсякюля и Матин-Сауна. А за перекрестком показались первые два хозяйства
Кивилааксо, прилегающие к продолговатой каменистой лощине, по которой наша деревня и получила, надо
думать, свое название 1.
Они занимали правый скат лощины, эти первые два хозяйства, которыми владели крестьяне по фамилии
Пуро и Элоранта, имевшие в числе своих детей двух мальчиков — Ууно и Оскари. Весь левый скат лощины
занимал молодой Арви Сайтури. Он же владел дном лощины, где не все было покрыто камнем. Часть лощины
заплыла торфом и глиной, и эта часть давала ему сена на целый сарай. Остальная часть лощины до самого озера
Ахнеярви состояла из мелкого голого камня, украшенного только папоротником и иван-чаем.
Дорога, по которой я пришел в свою деревню, сворачивала на левый скат лощины и заканчивалась возле
усадьбы Сайтури. Это была главная точка жизни Кивилааксо. Ни у кого вокруг не было таких богатых огородов
и такого крупного сада, какой достался молодому Арви от покойного отца. Его дом окружали крупные березы и
сосны. И сам он за четыре года самостоятельного хозяйствования успел прибавить к ним еще молодые ели,
высадив их плотным рядом вдоль края дороги по обе стороны от своих ворот.
Эти ели были теперь почти вдвое выше меня, отгородив его усадьбу от дороги сплошным живым
забором, дополнявшим забор из жердей. Я прошел мимо его усадьбы. Дальше дорога вдоль левого ската
лощины была едва намечена и походила больше на тропинку, чем на дорогу. Она вела к домику тети Асты, а от
нее — к озеру, возле которого стоял мой родной дом. Вот какой была она, моя деревня Кивилааксо, за
пределами которой я впервые в жизни прожил целый год. Жили в ней еще два торпаря 2, занимавшие участок
земли Сайтури еще со времен его отца. Но их дома находились позади усадьбы Сайтури, прилегая к
отдаленному заболоченному лесу, и не были видны из каменистой лощины.
Подходя к домику Асты-Ирмы, я ожидал услышать плач детей. Так была устроена ее жизнь, что
знаменовалась она больше плачем детей, чем смехом. Но на этот раз я не услышал почему-то их плача. И ее
сердитых окриков я тоже не услышал. В домике было так тихо, словно его обитатели заснули среди бела дня. Но
по двору бродили две курицы с петухом, а от маленького сарайчика, где обычно стояла корова, доносилось
хрюканье поросенка. Значит, она все же была дома, тетя Аста, так быстро сбывшая меня с рук год назад.
Я несмело подошел к ее домику, не имевшему сеней, и открыл дверь прямо в комнату, ожидая услышать
знакомый окрик или получить затрещину. Но окрика не было, хотя тетя Аста сидела за столом и занималась
шитьем белья. Но как она изменилась за этот год! Я всматривался в ее лицо и с трудом различал в нем знакомое:
так оно пополнело и разрумянилось. И она тоже смотрела на меня с удивлением. Должно быть, и я изменился не
меньше. А когда она спросила, что мне нужно, я еще больше удивился, потому что даже голос ее стал другим,
приобретя доброту и ласковость, которых в нем не было прежде. Это было так удивительно, что я не знал, что
ей ответить, и с трудом выдавил только два слова:
— Тетя Аста…
Но она сразу же сказала:
— Нет здесь тети Асты. Разве ты не знаешь? Ты чей?
— Я Турханен…
— А-а, так ты Аксель? Ты в приюте живешь? И ты ничего не знаешь?
— Знаю. Мне уже говорили, что эно умер.
— Что эно умер? Вот о чем вспомнил! Это еще когда было! Уже два месяца прошло, как его зарезали.
— Зарезали?
— Так ты ничего не знаешь? Бедный мальчик. Садись вот сюда. Хочешь, я тебе кофе налью?
Отказаться от кофе было трудно, потому что я не пробовал его уже целый год. Она очистила мне уголок
стола, отодвинув немного в сторону свои выкройки и шитье, и поставила передо мной маленькую белую чашку
горячего кофе с молоком, прибавив к нему кусочек серой домашней булки с маслом. Глотая вкусный, сладкий
кофе с булкой, я смотрел на ее большой, подвижной рот, из которого постепенно вышли все сведения насчет
брата моей матери и тети Асты.
— Его ночью зарезали. Они вдвоем с Илмари шли из Алавеси, и оба пьяные. Илмари такой умный, такой
красивый — и вдруг тоже пьяный. Но это понятно: он холостой. А холостым скучно иногда, если нет близко
хорошей девушки, умеющей поговорить и развлечь. Это Арви их угостил. Он выгодно продал партию кожи
1 К и в и л а а к с о — Каменистая долина.
2 Т о р п а р ь — арендатор.
русскому военному скупщику. А эту кожу они обработали. Вот он и устроил им выпивку. Сам он потом уехал в
Корппила, а они пошли домой. Илмари всегда дома ночует. Он такой умный, порядочный. Он даже с господами
разговаривает как равный. Мне он всегда говорит: “Здравствуй, Каарина-толстушка”. Я действительно
толстовата немного. Ты уже выпил? Нет еще? Ну пей, пей.
Я мог бы одним духом опустошить ее чашку, в которую вмещалось не более двух глотков, но неудобно
было это сделать, и я тянул кофе очень медленно. А она продолжала говорить, перебирая на столе свое шитье:
— Да, ночью его зарезали, твоего эно, беднягу. Они уже подходили к перекрестку, когда на них напали
двое. И один из нападавших ударил твоего эно ножом в спину. Говорят, что это Арви их подослал. Он будто бы
хотел избавиться от Илмари, потому что это такой насмешник, такой насмешник. Но ударили они по ошибке не
того, кого хотели. А Илмари поймал их за шеи да как стукнет лбами. Он такой сильный, если бы ты знал! Я
думаю, что если он обнимет когда-нибудь девушку, то она от него уже не вырвется. Но здесь мало хороших
девушек. И мне понятно, почему он до сих пор остается холостым. Я бы никогда сюда не переехала, но мне
жалко видеть, как молодой человек скучает. Ты выпил? Постой, я тебе еще налью.
Она добавила в мою крохотную чашку еще два глотка кофе и опять подсела к своему шитью, продолжая
рассказ. А я смотрел на нее и старался понять, почему она похожа на тетю Асту, хотя ничего похожего в ее лице
как будто и не было. У тети Асты сильно выступали скулы и нос и почти совсем не было щек. А у этой главное
место на лице занимали щеки да еще рот. Скулы и нос у нее, возможно, и были такого же размера, как у Асты,
но величина щек делала их маленькими. Они же, то есть ее щеки, делали маленькими ее светлые глаза,
окруженные почти совсем белыми ресницами, и верхнюю часть ее головы, покрытую тонким слоем волос, тоже