У него было вдоволь свободного времени, у этого Ванхатакки. Жил он по-прежнему одиноко, хотя по возрасту уже приближался к сорока годам и некоторые зубы уже покинули его рот. И оттого, что он жил одиноко, и оттого, что обрабатывать ему не было нужды более двух с четвертью засоренных камнем гектаров, у него оставалось вдоволь свободного времени, чтобы сидеть вечерами на ступеньках своего маленького крыльца с трубкой во рту.
А когда к нему подсаживался с такой же трубкой хмурый и усталый Пентти Турунен, он говорил ему своим натужным голосом:
— Обещал дать кусок болота.
И Пентти, всегда желавший ему добра, переспрашивал участливо:
— Обещал?
— Обещал.
Они дымили некоторое время молча, сплевывая с крыльца каждый в свою сторону, и потом Пентти снова его спрашивал:
— Когда?
А Ванхатакки отвечал с натугой в голосе:
— Не знаю… Говорит, скоро.
— Дай бог.
И опять они сидели молча, только изредка крякали и сплевывали каждый в свою сторону, пока не угасала заря.
Но постепенно они перестали говорить о куске болота, потому что дождаться обещанного от Арви Сайтури было не так легко. И тогда они просто так сидели рядом и курили. Только изредка почерневший и высохший от работы Пентти Турунен говорил задумчиво:
— Н-да.
И Ванхатакки вполне соглашался с ним, повторяя своим натужным голосом:
— Да…
Но, видя, должно быть, что даже такой разговор не приносит им никакого толку, они скоро совсем перестали разговаривать и сходились только для того, чтобы молча посидеть рядом и выкурить свои трубки. И когда они сидели так на верхней ступеньке маленького крыльца Ванхатакки и смотрели прямо перед собой, то можно было подумать на первый взгляд, что сидят рядом два очень мудрых человека, проникающие своим взором бог знает в какие отдаленные пределы человеческой судьбы. А на самом деле никуда они не проникали, вперяя глаза только в свои собственные маленькие участки земли и видя от своего крыльца не далее усадьбы Арви Сайтури.
Я тоже напрасно ждал от Арви Сайтури земли и слишком поздно понял это, несмотря на свой большой ум. Только тогда я сообразил это, когда пришло мое время отбыть свой год в солдатах. Бездельничая в казарме города Корппила, я перебрал в памяти проведенные у Арви годы и вдруг спохватился, что работал у него все время бесплатно — за одну лишь одежду, пищу и крышу над головой. И там же я понял разницу между настоящей работой и ненастоящей.
Говорят, что жизнь солдата трудна. Нет, это сплошное безделье после работы у Арви Сайтури. У него я не тратил впустую ни одной минуты. Все они шли на дело. Даже идя на обед с покоса или пашни через его поля, и не просто шел, зевая по сторонам. Я нагибался, подбирал выглянувшие на поверхность земли мелкие камни и нес их к меже, я подправлял разваленные ветром копны сена, подбирал оброненные на жнивье колосья, подгребал мимоходом граблями у гумна разрытую курами груду мякины, колол мимоходом на дворе Арви дрова для кормовой кухни и даже подтаскивал туда с десяток ведер воды из колодца, если была в том нужда, мимоходом подбрасывал в конюшню сухой подстилки и сена на ночь, вычищал от мусора желоба для воды, мимоходом выкидывал навоз, мимоходом затаскивал со двора в сарай телегу, сенокосилку, плуг или борону, проверял хомуты и сбрую, нужные мне для очередной запряжки, мимоходом прокладывал зимой лопатой дорожки между хозяйственными постройками сквозь наметенные за ночь сугробы, мимоходом заносил в дом к большой хозяйской печи три охапки дров и тогда только садился за стол.
Все это и многое другое не считалось работой у Арви Сайтури. Он приучал делать это мимоходом, на пути к основной работе или на пути с работы. И все это надо было делать быстро, чтобы не отнимать времени у основной работы. Но и основная работа делалась быстро, и передышек на ней тоже не полагалось. Только лошади имели право на передышку. А когда я давал им передышку где-нибудь на пашне, то сам не пользовался этой передышкой. Сам я в это время проходил повторно по бороздам и поправлял руками плохо отваленные плугом пласты земли, попутно относя на межу вылезшие наружу мелкие камни, или же натирал куском свиного сала животы лошадей, чтобы их не так ели оводы и мухи, или приносил лошадям воды из болота.
Отдых у Арви Сайтури имел совсем иной вид, нежели его привыкли представлять люди. Если, например, полевые работы прерывал дождь, он говорил мне, как всегда, коротко и отрывисто, кидая по сторонам озабоченные взгляды сквозь щели своих глаз: