Но, шагая по Невскому проспекту куда пришлось, я почему-то очень скоро очутился перед Московским вокзалом. Не знаю, как это получилось. Делать мне на вокзале было нечего и ехать было некуда. Никто меня нигде не ждал, и мне тоже никто и нигде не был нужен. Поэтому даже непонятно, почему меня вдруг вынесло к железнодорожным кассам. Просто я задумался, должно быть, больше, чем следовало, — вот и подошел к ним. Народ меня к ним потянул. Он вливался туда сквозь ворота непрерывным потоком, застревая временно у касс, и потом растекался дальше по платформам. Не мудрено, что и меня подхватило этим потоком.
Кажется, я тоже подошел к одной из касс и даже купил билет куда-то. Непонятно, зачем я это сделал, но помнится, что именно так и было. Черт его знает, что это на меня вдруг нашло такое! Может быть, ясная и теплая погода подействовала на мою голову и в ней получился какой-то заскок? А может быть, просто захотелось глотнуть загородного воздуха? Что ж в этом особенного? Пришло лето, наступила теплая погода. Неудивительно, что меня потянуло куда-то за город, к зеленым просторам и к солнцу.
Так с билетом в кармане я походил некоторое время туда и сюда по залу ожидания. Потом вышел на перрон и побродил по перрону, пока не подошел поезд. Не знаю, зачем он мне понадобился, этот поезд, но я сел в него, а когда он тронулся, попросил постель на ту полку, которая была указана в моем билете. Я даже лег в постель, сняв туфли и аккуратно сложив у себя в изголовье костюм, рубашку и галстук, чтобы не помять их во время сна. И в конце концов я даже заснул в этой постели, а проснулся от прикосновения руки проводника, который сказал:
— Гражданин, вам на следующей выходить!
— Почему выходить?
— Потому что следующая — Балабино.
Вот тебе раз! Это что же такое значит? Выходит, что я взял билет до Балабина? Ну и ну!.. Странно. Для какой же надобности мне Балабино? Неужели я так и сказал кассиру? Или он просто по ошибке выбил мне этот билет? Узнал меня, вспомнил, куда я покупал в прошлом году, и выбил. Хе-хе, здорово получилось! Вот чудак-то этот кассир! Но делать нечего. Балабино так Балабино. В конце концов, мне ведь все равно, где выходить, лишь бы воздух был свежий. Выйду в Балабине. Здесь тоже есть зелень, цветы и деревья.
Я встал и оделся. Мыться мне не очень хотелось в тесноте вагона. Но жалко было оставлять нетронутым полотенце, приложенное к постельному белью. Как-никак за него тоже были плачены деньги. Пришлось помыться, чтобы не оставлять его в нетронутом виде. И пока я этим занимался, поезд подошел к станции Балабино.
И я вышел на этой станции и увидел перед собой то, что уже видел не один раз. День здесь был короче ленинградского дня, но все же солнце поднялось уже довольно высоко над горизонтом, несмотря на пять часов утра. Чистое небо предвещало хорошую погоду, и она была бы мне очень кстати, будь у меня надобность куда-то далеко идти. Но у меня не было такой надобности. Без всякой надобности я дошел до той дороги, которая пересекала железнодорожную линию. Мне, конечно, не обязательно было выходить на ту дорогу. На что она мне сдалась? И уж совсем не обязательно было идти по ней в ту сторону, куда я ходил в прошлом году. Я мог с тем же успехом пойти в противоположную сторону.
Однако что-то у меня опять перепуталось. Должно быть, я слишком задумался, что ли, не знаю, но как-то так получилось, что ноги сами понесли меня именно в ту сторону, куда мне совсем незачем было идти. А когда я спохватился, то оказалось, что они унесли меня от станционного поселка по крайней мере на полкилометра. Вот и доверяйся после этого своим ногам! И откуда только набралось в них столько дури — непонятно! Вечно напутают что-нибудь.
Но делать было нечего. Не идти же мне было обратно к железной дороге. Ради чего стал бы я к ней возвращаться? Ради того, чтобы перебраться через нее на другую сторону? А чем лучше была та сторона железной дороги в сравнении с этой стороной? Здесь простирались такие же поля и росли такие же деревья, что и там. Я мог одинаково хорошо нагуляться и по эту сторону железной дороги, а потом вернуться в город, чтобы успокоить скорей Ивана Петровича с Марией Егоровной, которые, конечно, беспокоились обо мне, не видя меня дома.
Так я решил. Но, пока я это решал, ноги несли и несли меня по дороге все дальше и дальше от станции. Такие они были беспокойные. Им бы постоять, отдохнуть, а они несли. Просто привычка была у них такая — не стоять на месте, если выбрались на какую-нибудь дорогу. Всю жизнь они носили меня по разным дорогам и теперь тоже продолжали делать свое привычное дело, хотя здесь мне вовсе никуда не нужно было шагать, и тем более с такой торопливостью. Глядя на них, то есть на мои ноги, можно было подумать, что человека ждут где-то важные, неотложные дела. А на самом деле никаких дел у человека не было, и он просто так выехал из города прогуляться немного.