Заложив бомбу, Леха закрыл капот и присел на подножку, вытирая паклей руки. Круглощекий подошел к нему и, почесав свой заросший светлыми волосами затылок, сказал уныло:
— Н-да, с куревом того…
А Леха проворчал:
— Шляпы мы! Были в лавке и не вспомнили. У меня тоже из головы вон.
Я встал и, подойдя к ним, протянул свою пачку «Казбека». Это выглядело так, будто я имел намерение смягчить их сердца, жаждавшие свирепой расправы со мной. Леха нехотя взял одну папиросу. Я сказал: «А вы все курите», — и положил пачку на траву возле костра, где круглолицый уже раскладывал на газете закуску, состоявшую из печеной рыбы, свинины и колбасы. Помимо закуски, он поставил на газету также бутылку водки размером в половину литра и при этом вопросительно взглянул на Леху. Тот сказал, выпустив изо рта дым папиросы:
— Ничего, проспимся.
Круглолицый кивнул и ласково шлепнул по дну бутылки ладонью, заставив таким образом пробку вылезть из горлышка ровно настолько, чтобы ее можно было захватить пальцами. Наполнив жидкостью два маленьких стаканчика, он спросил меня:
— Не желаете ли составить нам компанию?
Но я ответил:
— Нет, спасибо.
— Ну, дело ваше. Тогда хоть перекусите малость. Вот, пожалуйста.
Я поколебался немного, но потом решил, что имею право взять что-нибудь как бы в обмен на свои папиросы. Решив это, я принял из его рук изрядный кусок белого хлеба с колбасой и вернулся к своему месту у березы. Там я присел на траву, стараясь не помять новых брюк, а когда покончил с булкой и колбасой, прилег на том же месте лицом вверх. Сквозь листву березы я видел, как в темных провалах неба среди редких темных туч понемногу загорались вечерние звезды.
Те двое тоже недолго пировали возле костра. На каждого из них пришлось по три стаканчика. А на закуску налегал главным образом румянощекий. Леха поднялся с места первым и пересел поближе к реке. Сидя на зеленом склоне берега, он покурил немного, прислушиваясь к журчанию воды, а потом стал что-то вполголоса напевать, не забывая поглядывать и на звезды. Как видно, водка сумела расшевелить и его хмурое сердце. Я прислушался к тому, что он про себя напевал. Это было подобие песни, у которой то и дело менялся мотив, а слова располагались примерно так:
Что-то вроде этого он тянул про себя втихомолку, глядя через речку в густоту леса, над которым все ярче разгорались звезды. Некоторые места своей песни он повторял, переставляя слова и фразы. Видно было, что все это он сочинил тут же, на месте. Тут же он и улегся скоро, обратив лицо к звездам. А его круглолицый товарищ вытянулся под соснами, бросив предварительно в костер газету с остатками закуски.
На этом нам бы и успокоиться до утра. Но разве у них тут можно надеяться на покой, если все они только тем и заняты, чтобы скорее подготовить нападение на весь остальной мир, убрав предварительно с дороги попавшего к ним в лапы финна? Не успел я задремать, как одна из машин, проскакивавших время от времени мимо нас по дороге, остановилась и погасила фары. Водитель ее, выпустив из радиатора горячую воду, направился к речке с ведром за свежей водой. Люди, сидевшие в кузове, спустились на землю и подошли к нашему костру будто бы для того, чтобы покурить и поразмяться, а на самом деле для того, чтобы тут же сговориться, как бы удобнее покончить со мной. Кто-то из них сказал для отвода глаз: