— А-а… Да, да!
Мы выпили. Он положил себе на тарелку огурец и ломтик свинины. Размельчив их с помощью ножа и вилки, он добавил к ним изрядную долю кислой капусты и принялся отправлять все это в рот целыми гроздьями. Его сильные челюсти размалывали пищу с таким усердием, что только хруст пошел на весь дом. Думаю, что и от меня исходило не меньше хруста, потому что я во всем следовал его примеру.
Конечно, вопрос о железной дороге не переставал вертеться у меня на языке. Но дела повернулись так, что задавать его было, кажется, не совсем удобно. К тому же я все еще не знал имени своего хозяина. Но если его звали Иваном, то был он именно тем самым Иваном, и никаким иным. Это подтверждалось всем его видом, суровым и решительным, не говоря уж о его руках, больших и узловатых, которым никак не шло заниматься мирным разламыванием хлеба над столом и подбиранием ломтиков огурца с мелкой тарелки крохотной вилкой. Большие вилы приспело скорое сжимать этим широким коричневым ладоням или приклад автомата, а еще вернее — горло врага. Вот на какие догадки наводил меня его вид. И это сразу объяснило, почему он затащил меня к себе, не отпустив обратно в Ленинград.
Но каким способом намеревался он со мной разделаться? Я осмотрелся и понял. Если в этой комнате стояли кровать и шкаф, то в первой комнате я увидел через открытые двери прислоненный к печи топор. Все прояснилось для меня. Осталось только дождаться неотвратимой минуты. И пока я таким образом, пусть медленно, но зато верно разгадывал предстоявшую мне страшную участь, хозяин тоже обдумывал что-то, не перебивая, однако, есть. О чем он думал? Думать он мог только об одном. Я даже не пытался затруднять себе на этот счет мозги. И когда остатки маслянистой капусты и огурца дохрустели на его крупных зубах, он произнес задумчиво:
— Да, это было бы хорошо.
Неизвестно, что он имел в виду, говоря это, но я — то его понял. Еще бы не хорошо! Удачнее и придумать было трудно. Ему не понадобилось даже отлучаться от своего дома, чтобы выловить где-нибудь у далекой границы Финляндии какого-нибудь зазевавшегося финна и там расквитаться с ним за сотворенное ему, Ивану, зло. Сам финн явился к нему прямо на дом, перемахнув ради этого через всю Россию. Еще бы ему не выразить по этому поводу своего одобрения! Его избавили от стольких трудов и лишений в дороге к финской границе, оставив ему только одно, совсем легкое дело: взять в руки топор и ударить им финна по голове.
Да, такая вот судьба ожидала здесь каждого финна. Запомните это на всякий случай вы, финские люди. И если вам придет когда-нибудь в голову несчастная мысль отправиться на прогулку в глубину России, то трижды подумайте, прежде чем решиться на этот пагубный шаг.
Но я не собирался так легко подставлять свой лоб под его топор и готовился принять ответные меры. Не показывая виду, что проник в кровожадные мысли хозяина, я спросил его как мог простодушнее:
— Что было бы хорошо?
Он ответил:
— Сдружить два таких народа.
— Каких два народа?
— Финский и русский.
— А-а…
В это время хозяйка крикнула из кухни:
— Как вы там, Тимоша? Щец-то не пора еще?
И хозяин ответил:
— Да, пожалуй что.
Она сказала: «Несу», — и через минуту поставила передо мной на стол тарелку горячих щей. Потом она и ему принесла такую же полную тарелку. Он спросил:
— А ты сама-то?
Она махнула рукой:
— Успею.
— А может, с нами, а? За компанию?
Она засмеялась:
— Да уж и не знаю как…
Он пояснил:
— Я к тому, что, может, и выпьешь с нами?
— Нет, пить не буду.
— Тут, видишь ли, гость у нас сегодня вроде как не совсем обычный.
Хозяйка посмотрела на меня приветливо. Она была, еще довольно молодая женщина, и русые подстриженные волосы густо вились вокруг ее головы. Улыбаясь мне, она спросила:
— Откуда же вас к нам занесло? Из Москвы? Из Ленинграда?
За меня ответил хозяин. Он сказал:
— Э-э, нет! Подальше бери маленько.
— Откуда уж дальше-то?
— Из Финляндии он. Понимаешь? Из той самой Финляндии.
— Ах, вот как!..
И они переглянулись как-то по-особому, выразив с моими взглядами что-то им одним понятное. Я, конечно, не дрогнул, подметив эти таинственные взгляды, — такой я был бесстрашный. Однако не доведись мне только что услыхать его подлинное имя, я мог бы подумать, что песенка моя спета. Держа в руке бутылку, он спросил еще раз:
— Ну как?
Она сказала:
— Глоточек разве один только.
— Давай стакан!
Она достала из шкафа маленький стаканчик, и он разлил оставшуюся водку по всем трем стаканчикам. Ее оказалось ровно столько, чтобы два из них наполнить доверху, а третий наполовину. Подняв затем свой стаканчик, хозяин встал и, посмотрев на меня очень строго из глубины глазных орбит, провозгласил: