— За финский народ!
Я тоже встал и, когда наши стаканчики звякнули друг о друга, сказал в ответ:
— За русский народ!
Хозяйка тоже притронулась к нашим стаканчикам своим неполным стаканчиком и сказала, вздохнув при этом почему-то:
— За дружбу между нашими народами!
И мы выпили втроем. Хозяйка принесла себе полтарелки горячих щей и составила нам компанию по уничтожению этой вкусной жидкости. Вино разлилось теплом у меня в груди и проникло в голову, наполнив ее веселым звоном и бодрыми мыслями. Все очень хорошо устраивалось у меня в жизни с этими русскими — чего там! Нужно было только уметь прибирать их к своим рукам. Все что угодно можно сделать из русского человека, если только суметь прибрать его к рукам. Всему миру известна эта истина. Но пока еще никому это не удавалось — вот в чем была вся беда. Пробовали когда-то монголы, пробовал Наполеон. Пробовали кайзер, Гитлер и даже Арви Сайтури. Но все они применяли не те способы. Только я нашел самый верный способ. И вот под действием этого способа они провезли меня сотни километров на своей машине, чтобы потом угостить меня в глубине России капустным супом со свининой и свежим русским хлебом.
Я взял еще кусок хлеба из плоской корзиночки. Он был такой душистый и мягкий, этот хлеб, что его можно было есть без конца. Капуста и картошка тоже распарились в печке так, что не требовали работы зубов. Пропитанные соками свиного мяса, они сами таяли на языке. Усиленно работая ложкой, я не заметил, как опустошил тарелку. И не успел я этому удивиться, как передо мной появилась другая тарелка, наполненная кусками макаронной запеканки с яйцом. Вот как надо было уметь обходиться с русскими! О, я знал, чем завоевать их огромную Россию, и проникал в ее подноготную, как шило в мешок.
12
Хозяин тем временем опять что-то сказал насчет дружбы. Но что он для меня значил, если звали его Тимоша, а не Иван? И сколько можно было говорить о дружбе? Что-то многовато о ней стали говорить. И, повторяя чье-то уже знакомое выражение, я сказал:
— Нужны не слова о дружбе, а дела.
Он спросил:
— А разве за нами дело когда-нибудь стояло?
Я ответил:
— Нет, не стояло. Особенно зимой сорокового года. Вот так я ему ответил, этому Тимоше, который угощал меня за своим столом вином и хлебом, вместо того чтобы обрушить на мой наглый, пьяный череп свой остро наточенный топор. Но после этих моих слов из глубины его глаз опять как будто заструился холод. И в голосе его звякнуло что-то жесткое, когда он сказал:
— Много вы понимаете, если так смотрите на это дело.
Я промолчал на всякий случай. Хозяйка включила свет и принесла стаканы для чая. Хозяин тоже помолчал немного, нахмурив свои темные брови, отчего глаза его оказались как бы в глубине двух тоннелей, поросших у входов сухим кустарником. Шевельнув несколько раз мускулами на углах челюстей, он сказал:
— Пришлось мне как-то побывать на старом городском кладбище. Это одно из тех кладбищ, которые давно попали в черту города. Там для новых мертвецов мест почти уже нет, и только деревья растут и растут. Один дуб меня особенно поразил. Он вырос между двумя могилами. Одна из них была обнесена каменной оградой с железной решеткой, другая могила сплошь выложена плитами с большим надгробным камнем в центре. Могилы были старые и стояли там, не меняясь, многие десятки лет. А дуб менялся. Он рос. И корни у него росли. И в своем росте они потревожили могилы. У одной из них каменные плиты вспучились и накренился надгробный камень. У другой корни дуба выдавили вверх каменную ограду и разорвали ее пополам. Железная решетка на ней погнулась, а часть железа дуб вобрал в мякоть своего ствола. Зрелище, скажу вам, очень даже впечатляющее. Интересно, как бы вы отнеслись к такому явлению? Какой выход предложили бы в этом споре живого организма с мертвым камнем?
Какой выход? Он хотел знать, какой бы я предложил выход. Я видел, конечно, на какой ответ он рассчитывал. Но с чего бы это мое мнение обязано было стать ему угодным? Кто я был у них в России? Не тот ли, кто нес тут ответ за все, чем Финляндия в разное время им досадила? И, стало быть, не нес ли я также в себе одном все существующие у нас в Суоми мнения? А если так, то почему я должен был преподносить ему только одно из мнений, а не другое и не третье? В голове моей был веселый шум от выпитой русской водки, а передо мной сидел за столом не тот страшный Иван, а какой-то Тимоша, у которого к тому же в глубине глазных впадин опять начинало постепенно теплеть. Поэтому я не стал особенно задумываться и дал ему самой простой ответ: