"Я, бывало, слышал речи,
Слышал, как слагались песни.
По одной идут к нам ночи,
Дни идут поодиночке -
Был один и Вяйнямейнен,
Вековечный песнопевец
Девой выношен прекрасной,
Он от Илматар родился.
Дочь воздушного пространства,
Стройное дитя творенья"32.
Дунув для порядка в свою дуду, проговорил Леннрот, медленно поворачиваясь туловищем направо, а потом налево. Ну, получилось красиво и торжественно. Зрители за сараем захлопали в ладоши.
Фон Беккер, улыбаясь овациям, заметил, обращаясь, конечно же, к комиссии:
Если бы в силу определенных обстоятельств не была безвозвратно утрачена вторая часть пояснительной записки, вы бы сами смогли оценить все изящество и красоту народного слога. Но давайте попросим соискателя перевести сказанное им так близко к тексту, как это возможно.
Пожалуйста, уважаемый Леннрот, поясните нам, о чем же, собственно говоря, поют крестьяне и ремесленники, - сказал председатель, тем самым выражая свое мнение, совсем не категоричное, скорее - любопытствующее.
Э, - ответил Элиас.
Да что тут! - поднялся со своего места Рунеберг, вопросительно посмотрел сначала на председателя - тот кивнул, потом на Леннрота - тот пожал плечами.
И, на секунду задумавшись, выдал на шведском языке все то, что от него ожидали услышать. Переврал, конечно, половину, вставил сцены весьма интимного характера, но в целом суть отразил верно: мама - Илматар33, про папу пока не говорится, а сын - встречайте, Вяйнямейнен.
Вся комиссия во главе с председателем оживилась. Сидеть на жестких скамьях было еще то занятие, но вот стихи - это другое. Можно и слезу пустить.
В общем, фон Беккер оценил момент и предложил вынести вердикт.
В те времена еще не существовало тягомотины, связанной с ожиданием принятия решений. На защите диссертации, во всяком случае, решение принималось сразу же и однозначно.
Еще клубилось жиденьким дымком пепелище над родной alma mater, а в научном мире на одного философа со степенью доктора оказалось больше.
Неожиданным образом каждый из членов комиссии получил по этому поводу маленький скромный презент - небольшой холщовый мешочек, запечатанный сургучом, в котором угадывался некий сосуд и перетекающая в нем и слабо булькающая жидкость.
По мановению руки их разнесли каждому профессору, те даже удивиться не успели. Даже библиотекарю мешочек достался, и судя по тому, что он немедленно укрылся за спинами коллег из комиссии, а через некоторое время воспрянул, радостный и с наливающимся цветом пурпура носом, подарок пришелся очень кстати. Следует уточнить, рукой махнул Снельман.
Что это? - шепотом поинтересовался у него Леннрот.
Это ректорский запас, который погиб в огне, - ответил тот и добавил. - Полноте, Элиас. Не каждый день на пожарищах защиты степени происходят. Да и нам еще останется. А ректор обойдется. Тем более, что он уже укатил в столицы.
Ну, а если бы я не защитился? - наивно поинтересовался Леннрот.
Ты серьезно? - скорчил гримасу товарищ и отступил к выходу.
Комиссия заторопилась на выход, поддерживая свисающие мантии и прижимая подмышкой трофейное бухло. Только тут Элиас вспомнил, что у него самого была приготовлена заветная корзинка, чтобы вручить ее своему куратору.
Подарочный набор был примерно такой же, разве что по совету Шаумяна, который, собственно говоря, и занимался за отдельную плату всем декором, были вложены три бумажных цветка аляповатой раскраски на проволочных стебельках, да редкостные фрукты, приправленные шоколадом. Дорого, конечно, но не каждый день, в самом деле, на пожарищах защиты степени происходят.
Фон Беккер важно кивнул, принимая корзинку, но в глазах его появился радостный блеск. Леннрот отнес это к одобрению всей работы, которую он проделал над своей диссертацией.
Элиас, а не грянуть ли нам нашу походную песню? - над самым ухом раздался голос Рунеберга. - Дуй в свою дудку!
Это флейта, - поправил товарища Леннрот, все еще смотревший в спины уходивших в осень профессоров и их подручных. - А, давай!
После возвращения из своего "золотого" похода ему больше не надо было прирабатывать на стороне, как до этого. А до этого он был курьером-разносчиком, что ему позднее часто вспоминали недоброжелатели, укоряя в якобы "холопском" отношении ко всем, в том числе и сугубо научным, делам. Вот он по приглашению товарищей-студентов и поступил на курсы танцев.
Элиас выдул из своей "флейты" маршевую мелодию, по бокам его встали два Юхана, Рунеберг и Снельман, и они, задирая коленки и опустив руки вдоль туловища, начали отбивать ритм ногами:
Some say the devil is dead and burned in Killarney.
More say he rose again, and join the British army34.
Говорят, дьявол помер и похоронен в Килларни.
Еще больше говорят, он восстал снова и вступил в Британскую армию35.
К ним, гарцующим на жухлой осенней траве возле судьбоносного сарая, примкнули еще несколько парней, которые были в теме River-dance36. Прочие хлопали в ладоши, а девушки - те самые какие попало турчанки из Турку - махали своими юбками так, что ветер сбивал последнюю листву с ближайших рябин. Сделалось чертовски весело.
Элиас, увлеченный танцем и пением незамысловатых слов, мимолетно бросив взгляд на приоткрытые двери пустого теперь сарая, увидел в проеме горящие алым глаза. Конечно, это было всего лишь галлюцинация, не весь угар еще с крови вычистился.