Защити, творец могучий,
Чтобы нам не ведать бедствий,
Чтобы нам не знать несчастий58.
Леннрот задумался. То, что было сказано сейчас хозяином, без всякого сомнения было заговором. Его надо было запомнить, а еще лучше - записать. Но как-то неловко было именно сейчас доставать свою тетрадь и делать в ней заметки.
- Я сейчас, - сказал Элиас и, пятясь, вышел во двор.
Там он отложил свой заплечный мешок, и начал выхаживать по двору, полностью сосредоточившись на услышанных словах. Каждую строчку он повторял про себя под каждый следующий шаг.
Малограмотные люди не верят в слова, перенесенные на бумагу. Это их беспокоит и препятствует дальнейшему контакту. Леннрот старался не только почувствовать ритм заклинания, но и привязать его к каким-то логическим образам, которые он видит поблизости. "Повязка" - он посмотрел на перевязанную кожаной полоской рукоять граблей. "Перевязка" - словно ее кто-то обмотал, как бинтом. "Колено", "палец" - это человек, "творец" - это Господь. Пусть не будет бед, пусть не будет несчастий.
- Ишь ты, - сказал Хассинен, стоявший в дверном проеме. - Действительно, магистр.
- А кто тебе сказал об этом? - спросил Элиас, наконец, поверивший, что строки сохранились в его памяти.
- Так вода сказала, - улыбнулся хозяин. - Она много чего может говорить.
Позднее Леннрот поймет, что буквально означает "вода сказала". Но к словам заклинателя это не будет иметь никакого отношения.
- Можно ли мне услышать от тебе еще заклинания? Я собираю их не для того, чтобы использовать. К тому же, не каждому это дано. Мне важен язык и история.
Хассинен опять кивнул на дом: пошли, мол, поговорим.
За столом он угостил гостя настоящим, а не ячменным кофе, что было в домах простых людей отнюдь не заурядностью. Завел разговор, о том, о сем, посмеиваясь и присматриваясь. Про пасторат спросил, не хулят ли его, не собираются ли покарать?
Леннрот рассказал про пьяненького пономаря, про то, что не особо щедры, скорее - экономны. Заметил, что критикуют, конечно, заклинателя, но не очень враждебно.
- Ну, это можно, - кивнул головой Хассинен. - Наши попы еще куда ни шло. А вот если начальство их прознает про мои дела, худо будет. Поэтому, ты уж не серчай, но много я тебе говорить не буду. Народ ко мне приходит, это правда, но потом он же и в церкву идет. А кто больших бед наобещает, за тем и пойдут в конце концов.
Неожиданно, он поинтересовался, запомнил ли Леннрот руну-заговор, что была произнесена.
Элиас поднялся из-за стола, посмотрел из окна на грабли, так и лежащие возле грядки, и медленно слово в слово пересказал услышанное ранее. При этом он ходил по светелке туда-сюда.
- Вот молодец, - восхитился Хассинен. - Это я специально для тебя подготовил. Нельзя тебе в твоем деле силы терять. Силы через кровь уходят. А зачем ее понапрасну проливать? Тем более, позволять кому-то этому способствовать? Вон, за тобой сколько глаз наблюдают, сколько клыков скрежещет.
- Почему? - искренне удивился Элиас. - У меня кроме некоторых ленсманов и врагов-то не имеется.
- Вот потому ленсманы тебе и враги, что им таковое приказано.
- Кем приказано - начальством?
- Люди - это инструмент. Поэтому ими так легко управлять. Как баранами. Лить им в души всякую пакость. Им легче впитать это, как вате59, нежели думать и беспокоиться. Рабство, вот, что это.
Леннроту не хотелось говорить о человечестве. Ему хотелось получить ответы, какими бы они ни были странными, на свой интерес. Пес с ними, с баранами, не может такого быть, чтобы все человеки повывелись. Достаточно найти нескольких из них, чтобы не зачахнуть без общения. Судя по всему Хассинен и был человеком. И ничто человеческое ему не было чуждо.
Например, если к нему приходили люди за помощью после того, как что-то случилось, либо же, в преддверии, он старался, как мог, чтобы оказать всяческое содействие.
Хассинен заманивал потерпевшего в баню, если дело было серьезным, либо мог ограничиться близостью к своему рукомойнику, если ничего страшного. Потом он снимал со своей левой ноги сапог и обмотку типа портянки и шевелил пальцами.
Нога у него была вполне чистой и аккуратной, ногти не вились кольцами, а были надлежащим образом обработаны, что успокаивало и наводило на мысль о правильной гигиене и надлежащем уходе за своими копытами. В общем, жаждущие помощи доверяли целителю.
Хассинен ловко поднимал свою ногу на нужную высоту и пяткой начинал крутить над уязвленным, либо подверженному уязвлению местом чужого организма. При этом он приговаривал соответствующую мероприятию руну-заговор. И все.
Нет, конечно, не все - дальше шла оплата, как правило, натуральная. Денег заговорщикам или заклинателям брать было рискованно - дар мог пропасть.
Вот такая, собственно говоря, была вся процедура. Но она очень часто оказывалась успешной! Иначе отчего бы так дулись на него местные попы. Редко кому из них "словом божьим" удавалось добиться положительных результатов.
Хассинен наотрез отказал Элиасу в присутствии во время заговора, разве что предложил проделать над ним еще один обряд с целью, так сказать, профилактики. Только без записи!
Стану выпрямлюсь, покину, перекрестясь,
Из избы через сени, из ворот через тын.
Да на поле, да к камушкам.
Как луна не глядит в день,
Так и змея не видит врага.
Я не враг ей. Слова мои крепки, надежны.
Будь по-моему!
Так и ушел Леннрот от Хассинена, услышав лишь две руны-заклинания. Оставил в оплату кусок хлеба с окороком и пошел своей дорогой.