- Что за ерунда? - спросил его ближайший человек, кого Леннрот даже не узнал. Слова тоже были замедленными и каждый слог сбивался на маловразумительный рев.
- Да, странно как-то, - проревел в ответ Элиас.
Он для порядка прыгнул через огонь, но нисколько не обжегся, однако люди вокруг, наблюдавшие его прыжок, в изумлении открыли рты.
Сбросив с себя остатки одежды - он, оказывается, как-то умудрился раздеть и рубаху, и штаны, и даже картуз когда-то раньше, оставшись до этого в одном исподнем - прыгнул в озеро. Вода на мгновение взбодрила и отрезвила, что ли: все на берегу выглядели вполне нормальными. Но, привыкнув к прохладе, все начало снова оплывать и меняться.
Рядом, вдруг, появились девушки. Выглядели они странно и пугающе, несмотря на то, что обнаженная женщина - это всегда загадка и красота, хотелось держаться от них подальше. Так же, как и самим девушкам от него, от других парней и друг друга.
Смеяться расхотелось.
А потом из леса вышли чудовища. Они все были в сапогах, начищенных до блеска, в фуражках и с плетками-нагайками в руках. Морды у чудовищ были одинаковы. То ли свиные, то ли песьи. Время опять выкинуло фортель и замерло.
Леннрот был лучше подготовлен, чем его сегодняшние друзья-товарищи, но и он растерялся.
Чудовища сами себя не порождают. Над ними тоже должно стоять чудовище, кровожадное и полностью аморальное. Так было раньше, так есть сейчас и так будет потом. Будущие монстры, будь то Иосиф Сталин, либо Адольф Гитлер или же Владимир Путин, все они стоят на плечах тех, кто еще только собирается их породить. Прошлое созидает их, чтобы они отняли будущее.
Но сами стоять на плечах они не могут, обязательно должно быть то, что поддерживает их и сохраняет им равновесие.
Элиас окунулся в воду с макушкой и взглянул на берег другими глазами. Он увидел, что каждое чудовище имеет отросток от головы, словно бы щупальце, которое призрачным протуберанцем уходит куда-то за облака71. А у ребят, замерших на берегу, таких щупалец не было. Он понял, что эти то ли свиные, то ли песьи морды - всего лишь гримасы дичайшей ненависти и высокомерия. Они сейчас поднимут свои нагайки и будут их бить, по мере ударов распаляясь и не останавливаясь при первой крови. Наоборот, тогда они начнут сечь несчастных голых людей насмерть, без жалости и сострадания, зато с чудовищной похотью к насилию.
Леннрот сжал руки в кулаки и увидел царапину на тыльной стороне ладони. Он еще только вспоминал, что это значит, а ноги уже вовсю несли его к корням ели. Кто-то из парней в испуге рухнул на колени, подняв над головой руки, кто-то, увидев царапину и у себя, бежал в одном с Элиасом направлении.
Финны, как и карелы, порой неожиданные в своих поступках. Все они, конечно, разные, и мерзавцев среди них хватает. Но есть те, кто, не проронив лишнего слова, получив по мордам, вытаскивает с пояса пуукко72 и начинает резать обидчиков, защищая свою семью, своих близких, свою родину. Такое вот бешенство северных народов, непонятное ни шведам, ни немцам, ни русским, ни одному из государственных судей и прокуроров.
И это бешенство случилось сейчас, когда, не думая о последствиях, парни с дубинками в руках начали отбиваться от наседающих чудовищ в фуражках. Те секли по сторонам своими нагайками, вырывая окровавленную плоть из тел подвернувшихся под удар жертв, голые парни крутили в руках, как мечи, свежеструганные биты и опускали их на головы и плечи врагов.
Сначала Элиасу показалось, что чудовищ больше, чем голых парней. Потом к парням примкнули полуголые девушки, устроившие визг. Силы сравнялись. Когда Леннрот взмахнул своей дубиной, отбивая свистящий выпад нагайки, а потом, крутанувшись на месте, нанес удар по затылку напавшего на него монстра, то превосходство, вроде бы, было уже за людьми.
Фуражка у чудовища, которого он приласкал, откатилась на несколько метров в сторону, вместо затылка бурое месиво. И тело вполне по-человечески не шевелилось, словно для этих существ тоже были вполне определенные рамки физического бытия.
Потом случилось еще несколько схваток, причем одна, последняя, почему-то уже в воде. И все стихло.
Голые парни и почти голые девушки, умывшись в воде от крови и песка, взялись за руки и разбрелись, кто куда. У Леннрота пары не оказалось. Наверно, ее следовало поискать на том, женском, стойбище.
Элиас вышел из озера и опустился на колени. Ночной воздух застыл, даже комариного щебетанья и птичьего писка было не слышно. Голова была тяжелой и в ней тяжко тонули мысли. Он посмотрел на свои руки - те все еще держались за дубину - и не мог решить, что этими руками нужно делать. Вокруг не осталось никого, кто бы шевелился. Вокруг лежали только трупы.
Леннрот закрыл на мгновение глаза, а когда открыл, то над ним возвышался козломордый Пропал. Вот его не было, а вот он есть, с красными злобными глазами, плешивый и синегубый, полный рот мелких острых зубов, серая кожа и тянущаяся к нему когтистая лапа.
Пропал появился так неожиданно, что Элиас вскрикнул от ужаса и отшатнулся назад, упав навзничь. Он завалился на спину, а козломордый, оскалившись, попытался растоптать его своим копытом. Леннрот успел перевернуться на земле, откатываясь вбок, а потом выбросил вперед так и не брошенную дубинку.
Он еще успел подумать, что было бы очень печально, если вместо пригрезившегося Пропала, оказался бы юный мальчишка, возвращающийся с ночной рыбалки на сома. В самом деле, с глазами явно творилось что-то неладное.
Но козломордый, получив с размаху по морде, не исчез и не обратился красной девицей с переломленным черепом. Он ощерился, как крыса, и из пасти у него вырвался чуть различимый зеленоватый пар. Пропал потряс головой, ошеломленный дубиной, опустил зловещую клешню, и проговорил противным тонким блеющим голосом: