Как ни странно, но изгнание левого прокурора снискало доверие для докторов. Их, конечно, не хватало. Ждали помощи из Питера, да там положение было не лучше.
Доктора работали, не покладая рук. В ход шли помимо жаропонижающих порошков народные средства. "Ешьте больше огурцов, пейте больше капустного рассола либо клюквенного морса", - вот такие рекомендации в тайне от чиновников городских структур, давали лекари. Еще желательно было сменить климат, довольно сырой, как в Хельсингфорсе, на более континентальный, а еще лучше - на горный.
Жертва холеры умирал не от диареи или рвоты, он погибал от обезвоживания организма. И еще человек погибал от паники.
Всего 1258 человек заразилось холерой во всей Финляндии в тот год. Почти шестьсот человек умерло. Огурцы помогли многим, а спасла всех зима.
Леннрот, еще не успевший пошить себе докторский мундир, работал в той одежде, в которой он приехал из Кухмо. По причине довольно жаркой августовской погоды он ходил босиком и нисколько не парился по этому поводу. Конечно, существовала вероятность, что он сам может заболеть, заразившись от своих пациентов, но почему-то у него была уверенность, что перенесенная им в июне болезнь каким-то образом укрепила его сопротивляемость к страшному недугу. Хотелось об этом подумать, да было некогда.
А тут еще сам генерал-губернатор граф Закревский пожаловали. Что он хотел увидеть в холерной палатке? А увидел он Леннрота. Тот никак не мог удрать, сам прилег на одну из походных коек и притаился.
Прочий народ лежал и хрумкал огурцы, а у Элиаса под рукой ничего не оказалось. Он притворился спящим здоровым сном выздоравливающего.
- Этот почернел уже, скоро помрет, - со знанием дела изрек генерал-губернатор.
"О ком это он говорит?" - подумал Леннрот, но переспросить не решился.
Он был изрядно обласкан солнцем, можно сказать, загорел этим жарким июлем до черноты. Прочие пациенты к его виду уже привыкли, поэтому чуть не подавились своими огурцами - надо же, доктора в покойнички определяют.
Леннрот и не заметил, как уснул. Через некоторое время он в полнейшей панике встал с койки и ошалело посмотрел по сторонам. Ему показалось, что он лежит в одной палатке с мертвецами. Было очень темно, лишь слабый огонек ночной лампадки колебался возле входа. Никто не шевелился. Никто не стонал. Никто не дышал.
Очень жгло шею и грудь. Элиас расстегнул ворот своей косоворотки, в которой последнее время работал, и пощупал, что же такое болит? Он достал из кармана штанов крошечное овальное зеркальце, которым определяли дыхание у мертвых и отсутствие такового у живых, и всмотрелся в него.
Леннрот даже не удивился, заметив сквозь мрак багровеющие рубцы от давней встречи с Пропалом и его сообщниками. Неужели ему носить эти знаки до самой старости? Милая Матэли предупреждала, чем все это может обернуться для его близких.
Где-то на улице горели костры и почему-то отчаянно пахло серой. Ни одной живой души окрест. Так, вероятно, должна выглядеть преисподняя. Холера выбралась оттуда, холера взяла ее с собой и развернула все это здесь, в Хельсингфорсе.
"Летом мы можем обороняться. Зимой нам по силам побеждать".
I went down to the water,
Like a lamb to the slaughter.
Didn't know what was waiting for me there.
Nobody warned me,
Nobody told me,
My excuse is I wasn't prepared.
I drank deep from the river,
And sealed up my fate.
I should have seen the trap, baby
Before it was too late.
We go down, we go down ,
We go down, it's the only way out93.
Я погрузился в воду,
Как ягненок на бойне.
Не знал, что ждет меня здесь.
Никто не предупредил меня,
Никто не сказал мне,
Меня извиняет то, что я не был готов.
Я напился из реки,
И запечатал свою судьбу.
Мне следовало разглядеть ловушку, детка
Пока не слишком поздно.
Мы опускаемся, мы опускаемся,
Мы опускаемся, это единственный выход вон94.
Что бы ни творилось вокруг, что бы ни происходило поблизости, нельзя допускать все это в свою душу, нельзя мириться с этим. Если принимать неправедное, значит - проиграть, значит - сдаться. А еще это значит, что, глядя на тебя, сдадутся другие. Тогда холера поглотит весь мир, тогда все жизни напрасны.
С первыми заморозками пошли на поправку последние больные. Дурацкие холерные бараки, огороженные и похожие на хлева детища прокурора в отставке Парфёнчикова, так и остались стоять невостребованные. С наступлением зимы они начали растворяться в морозном воздухе: сначала растворились все доски, потом железо, потом проволока. Осталось пустое место, через которое проросла сыть, протянувшая к первым снежинкам свои жухлые стебли.
Леннрот, как и остальные доктора, не жалевшие себя во время борьбы с холерой, были пожалованы самим императором золотым перстнем с бриллиантом. Закревский впоследствии пошел на повышение и сделался генерал-губернатором Москвы.
Эпидемия повлияла на то, что студентам университета, все еще числившимся кандидатами, присвоили звания "докторов медицины". И к Рождеству шестеро новоиспеченных профессионалов вместе с заслуженным доктором Тернгреном отправились к нему в имение в Лаукко, чтобы слегка расслабиться.
Нужна была разрядка, они все это получили. Никакого безобразия, только выпивка, баня, купания в проруби, какие-то бесшабашные селянки, да здоровое и обильное питание. Редко, когда доктор принадлежит самому себе, даже в Рождество. Тем ценнее были те праздники, с чем согласилась даже Йоханна, приглядывающая за своим Йоханном. Ну, а профессор Тернгрен ни на кого кроме своей жены больше и не смотрел.