Элиас, когда наступили сумерки и все больничные дела постепенно увяли сами собой, отправился к мэрии, чтобы переговорить с городским начальством по выработке стратегии. По дороге ему попались двое человек весьма упитанной наружности. Относительно, конечно, прочих, кого довелось уже встретить Леннроту.
А мэр был уже повеселее, не так вонюч и по-деловому собран.
Ну, вот, до начала весны теперь как-нибудь перебьемся, - сказал он.
Я вот тут сделал наметки того, чем бы нам следовало заняться, но, вероятно, завтра обсудим, - ответил Леннрот. - После утреннего обхода я к вам зайду. А вы соберите городской совет, вместе будем решать.
Городской, - усмехнулся мэр. - И то верно.
До эпидемии в городе проживало четыреста человек. Для сравнения в Оулу жило пять тысяч, в Хельсингфорсе - в два раза больше. Городом-то Каяни, конечно, был милостью шведской королевы Кристины с 1651 года, вот городом он, пожалуй, не считался никогда.
Народ всей восточной провинции Кайнуу занимался сельским хозяйством и смолокурением. Смолу в бочках летом сплавляли лодками по порожистым рекам до города Оулу, откуда она уходила в мир через торговые суда. Продукты земледелия, в основном, потреблялись самими жителями Каяни и его окрестностей. Затерявшаяся среди болот и лесов провинция как-то выживала, но категорически не развивалась.
Каким чертом здесь оказался император Александр Первый - большая загадка. Говорят, якобы по инспекционной проверке в 1819 году. Но поездка в такую глухомань, насыщенную кровососущим гнусом, должна была быть очень важной, если не сказать, жизненно необходимой. Царь вывез сюда что-то очень ценное, что не должно было попасть в другие руки до поры, до времени. Вряд ли это была материальная ценность, скорее всего, документ.
Впрочем, мог он, конечно, и вывезти отсюда что-то очень дорогое. Например, диковинную сосновую шишку, либо эликсир бессмертия, созданный тогда местным пономарем-лекарем, состоящим из водки, сваренной с табаком. Обычно после принятия такого зелья больного еще и в баню волокли. Вот тогда-то он и воскресал. Или же не воскресал. Это науке неизвестно.
Леннрот зашел к мэру еще по одной причине. Он хотел попросить привезенную рыбу в количестве один хвост. Чтобы Росса порадовать, а то тот почти весь выгорел на своей работе.
А нету уже ни хвоста, ни плавника, - вздохнул мэр.
Удивительно, подумалось Леннроту, быстро как-то они с рыбой справились.
А свою-то рыбу из озера что не едите? - спросил он.
В ответ городской голова только загадочно вздохнул.
Спасительно для Кайнуу было то, что народу здесь было немного, не было скученности. Губительно для Кайнуу было то, что и еды у них было совсем немного.
Эпидемия брюшного тифа накрыла эту забытую землю. Когда есть нечего, можно получить в организм какую-то дрянь вместе с тем, что пихают в рот люди, когда голод терзает внутренности. Доктор Росс еще перед началом зимы определил, что распространение болезни не связано со вшами, народ традиционно исправно ходил в бани и соблюдал достаточно действенную гигиену. То есть, сыпным тифом тут не пахло. Зато пахло кое-чем иным.
Язык обложен, живот вздутый, увеличена печень и селезенка, непрекращающаяся лихорадка, бред и галлюцинации. Тиф, но уже брюшной.
Росс и Леннрот работали круглосуточно, меняя друг друга. На начало февраля умер каждый шестой житель провинции. Запасы еды таяли. Восполнять их было нечем. Почему-то в запасах не появлялась рыба, хотя озеро было рядом. Каждый день можно было ставить под лед сети и мережи, чтобы хоть как-то прокормиться. Но вместо этого поедали запасы семян под посадки нового сезона.
Я пойду на озеро, попробую поймать что-нибудь, - сказал Леннрот.
Может, не надо? - задал странный вопрос Росс.
До рассвета Элиас погрузил на сани коловорот для льда, взял обнаруженную в хозяйстве сеть, пару удочек с пуговицами, привязанными к крючкам, и пошел в путь. Еще не вышло солнце, как он сделал пару лунок и забросил в них снасти, намереваясь просверлить лед еще в нескольких местах, чтобы потом пропустить в них свою сеть.
Окунь клевал так, что с сетью пока не получалось, а остановиться и не таскать рыбу было свыше его сил. Он лишь удивлялся, почему никто из жителей, какими бы они ни были слабыми, не выходят на промысел.
Ну, и что это у нас тут происходит? - он внезапно услышал мужской голос за спиной и обернулся.
Перед ним обнаружились два мужчины, как раз те, что попались ему при первом визите к мэру по прибытии в Каяни.
Вопрос был поставлен так, что отвечать на него было совершенно не нужно.
Браконьерство, - тем не менее ответил второй мужчина и ухмыльнулся.
Леннрот не поверил своим ушам: народ от голода пухнет, а эти двое рассуждают о соблюдении мифической законности. Когда поставлен вопрос о выживании, способ выживания должен быть определен единственным определением - не навреди. В остальном - выживай, как считаешь нужным.
А разрешение у тебя имеется? - опять спросил первый.
Так у нас голод, если вы не заметили, господа ленсманы, - развел руки Элиас, безошибочно определив в посетителях слуг закона.
Да плевать, - сказал второй и коротко без замаха ударил Леннрота под дых.
Это было неожиданно и очень больно. Элиас согнулся пополам и рухнул на лед. Кто-то из ленсманов еще пару раз сильно пнул его по ребрам, а потом голос, принадлежащий первому мужчине, произнес:
Рыбу мы конфискуем. За своими снастями придешь к начальнику. Там же оплатишь штраф за незаконный промысел.
Леннрот с трудом добрался до больницы и смазал йодом черные синяки на боках, радуясь, что до переломов ребер дело не дошло. Когда к нему вошел Росс, то он понял все с первого взгляда и лишь пробормотал: