Леннрот знал, что сейчас все смолокурни были укрыты и сверху лежал, как залог сохранности, толстый слой снега. К ямам он не направлялся.
Дом хозяев располагался таким образом, что ветер всегда как бы огибал его, принося дым, порой даже зеленоватого цвета, и унося недовольных этим делом комаров. При особо жирных смолой пнях загорался летучий древесный спирт, который и нес зеленоватый оттенок у выхлопа.
Почему-то сейчас все хозяйство казалось заброшенным и даже покинутым. Бараки для казаков были давно не чищены от снега - ни дорожки к ним, ни крыша. А ведь сейчас самое время готовить их к приему работников. Да и к самой хозяйской усадьбе подходы были не убраны, а, скорее, утоптаны.
Скрипела от ветерка на давно немазаных петлях калитка во двор, и этот звук был единственным, который нарушал полное безмолвие. Стало быть, никакой живности в хозяйстве не осталось. Ни кур, ни овечек, даже собаки и кошки разбежались кто куда. Но кто-то дорожку протоптал.
Элиас снял лыжи и прислонил их к забору, снял с плеча ружье и примотал его к своей лыжной палке таким образом, чтобы срез дула как раз получался на конце палки. Сюда же он прикрутил длинный, в локоть, португальский штык. Теперь он мог нести свое оружие одной рукой, зажав под мышкой выступающую часть своего лыжного инвентаря. Левой рукой он собирался делать другие действия.
Например, сдавленным голосом крикнуть: "Есть кто дома?" Конечно, он произнес эти слова не рукой, зато ею проверил входную дверь. Та оказалась не заперта.
С того момента, как он вошел во двор, выставив перед собой набор из лыжной палки, ружья и штыка, он чувствовал на себе чей-то взгляд. Можно было даже предположить, что взгляд этот ему был даже знаком с прошлого раза, когда он заметил череп. На самом деле это было обманом. Как мог быть знакомым взгляд, пусть даже и злобный? Он или есть, и ты его ощущаешь, или его нет, и тебе по барабану.
Леннрот всеми своими мурашками, которые бегали по спине, чувствовал, что за ним сейчас следят несколько глаз. По крайней мере - пара, если, конечно, укрытый человек не одноглазый убийца.
Ку-ку, отзовитесь, - снова вопросил Элиас, но в ответ даже мыши из-под пола не прокашляли.
Делать нечего, надо входить в дом. Он немного замешкался перед дверью, используя по назначению свою левую руку, но все-таки толкнул ее, дверь, штыком и подождал несколько мгновений, чтобы удостовериться, что стоящий сбоку от косяка человек не встретит его топором по голове.
Не встретил. Человека на входе не было. Пусто. Добро, как говорится, пожаловать в дом.
Однако внутри не было ни стыло, ни сыро, ни брошено. Здесь когда-то топилась печь, и если допустить, что это не она сама себя топила, то кто-то определенно здесь жил. И очень даже возможно, что и сейчас живет своей загадочной жизнью.
В горнице стоял полумрак, потому что давно нестираные занавески уныло закрывали окна. В красном углу, как положено у православных, стояли иконы. Судя по всему - краснушки - ничего не значащая мазня с соседского монастырского базара. А свечи перед ними не горели.
Леннрот поводил своим привязанным ружьем по сторонам вместе со своим взглядом. Он отошел вправо к углу и замер в ожидании, не опуская вниз лыжную палку. Большим пальцем взвел оба курка и указательный расположил на спусковой скобе в готовности.
Неожиданно, да так неожиданно, что у доктора чуть позвонки не высыпались в штаны, вдоль противоположной стены пробежала растрепанная женщина. Точнее, она не пробежала, а прошла странной походкой, опустив вдоль туловища свои руки. Это у нее получилось настолько быстро и внезапно, что Элиас не успел сопроводить ее перемещением дулом своего ружья.
Во рту немедленно пересохло, и он моргнул, слегка тряхнув головой в попытке смахнуть капли пота, покрывшие лоб. Когда через долю мгновения открыл глаза, перед ним оказалось взявшееся из ниоткуда лицо. К лицу прилагалось все остальное, и стояло это все на расстоянии в пару метров.
Это был пузатый мужчина с абсолютно круглой головой, поросшей поверху черным неопрятно выстриженным волосом. Несмотря на пробивающуюся лысину через похожую на щетину прическу с отдельными седыми вкраплениями, стрижка только подчеркивала круглость головы. Можно было такой штукой играть, как мячом.
Глаза тоже были круглыми, черными и абсолютно бессмысленными. Бессмысленность взгляда всегда говорит о полном равнодушии. Этот мужчина был людоед. Он не мог быть никем иным.
Леннрот сразу сделал две вещи, стараясь, чтобы получилось одновременно. Указательным пальцем правой руки он спустил курок ружья, а левой бросил в сторону от себя - левую сторону, следует уточнить - то, с чем он зашел в этот негостеприимный дом.
Еще будучи при больнице он отрезал от своей рыболовной сети приличный кусок, чтобы его можно было легко держать в кулаке в свисающем положении. Путем проб и ошибок ему это удалось. Потом Элиас некоторое время тренировался бросать сеть одним движением руки - левой руки. Когда это у него начало получаться очень даже сносно, он снарядил ячейки сети обычными рыболовными крючками, пропуская их сквозь жилы. Неважно, что какие-то крючки обязательно зацепятся между собой при транспортировке, какие-то из них все равно останутся в боевой готовности.
Вот это капризное рукотворное изделие со всеми предосторожностями Леннрот и донес до дверей дома смолокуров. Его он вытащил и расправил, насколько это удалось, перед входом внутрь.
Ружье издало вполне безобидный щелчок, выстрела не вышло. Зато в частично расправившуюся сеть угодил пузатый мужчина с круглой головой. С непостижимой быстротой он уклонился от выстрела, если бы тот состоялся, и оказался слева от Элиаса. В принципе, там, где и должен был быть по расчетам доктора.
Патрон в оружии не сделал осечку, как могло показаться. Патрона в ружье вовсе не было. Зачем застилать себе глаза пороховым дымом? Леннрот не делал ставку на преимущество огнестрельного оружия.