Поэтому теперь, когда по ту сторону океана уже наступило двадцатое число, я ждал от азиатских бирж стремления догнать американское падение, которое они сами и спровоцировали. Но хитрые азиаты открылись солидным гэпом вниз (первая сделка совершилась по цене гораздо ниже, чем последняя вчерашняя. Когда такое происходит – трейдер, как правило, не успевает присоединиться к этому сильному движению, которое редко имеет продолжение в ту же сторону) — чуть не в пять-семь процентов, которым и отработали американское снижение. Потом цены ожидаемо двинулись вверх – трейдеры стали выкупать сильно подешевевшие активы и мне ничего не оставалось делать, как к ним присоединиться.
Захар смотрел на меня и беззвучно ржал:
— Обманули, супостаты?
— Околдовали, восточные демоны, — отшутился я, подсчитывая размер упущенной прибыли. Что-то около полутора миллиардов.
Зашедший в офис часом позже Золль просто сокрушенно покачал головой, но ни сочувствия, ни рекомендаций не высказал.
По самым скромным прикидкам выходило, что я потерял в возможной прибыли миллиарда два-два с половиной. И я понял, что теперь с временным арбитражом я хорошо пролетаю на всех площадках, потому что везде будут эти самые чертовы гэпы, на которых влезать в рынок – просто терять деньги.
Мы уже не спали практически вторые сутки, воочию наблюдая самый мощный переходный процесс, что сотрясал рынки. Котировки болтались вверх-вниз и мы, как серферы скользили на восходящих волнах.
Девчонки спали на лежанке по очереди – по четыре часа. Они не жаловались, потому что были предупреждены заранее и рассчитывали на хорошее вознаграждение. И хотя им всем мы пообещали заплатить одинаково, каждая старалась показать, что ее вклад в общее дело гораздо значимее других.
Двадцать первого числа все закончилось – “черный понедельник” себя исчерпал. Было объявлено о мерах, призванных компенсировать потери, общественность слегка успокоилась и более потрясений никто не ждал.
Меня разбудила Марта – она склонилась надо мной, уснувшем в кресле, и шептала в самое ухо, чтобы не услышал Захар, сопящий напротив:
— Мистер Саура, мистер Саура, там звонят из чикагского “Оffice work and secrecy”.
— Чего им нужно? — я спросил, еще не приходя в сознание.
— Им позвонили с Чикагской фондовой. Там очень хотят встретиться с господами, — она посмотрела в бумажку, — Смитом, Нео, Бэкхемом, Левинсоном и Кацем…
— Зачем?! — сон с меня как рукой сняло!
Фамилии были из списка тех “фиктивных инвесторов”, с которыми работал виртуальный офис в Чикаго.
— Они хотят предложить этим господам работу. Они видели, как счета у Смита и Нео увеличились за два дня в пять раз, они в полном восторге…
— Тихо, Марта, дайте мне подумать. И принесите, пожалуйста, кофе. Кто еще в офисе остался?
— Вчера мистер Майнце всех отпустил домой, велев мне прийти сегодня пораньше. Остальные будут к одиннадцати.
— Хорошо, Марта, ступайте. Я жду кофе. Сделайте, лучше, два. Зак, я думаю, тоже захочет, когда проснется. И не отвечайте больше на звонки. Вернее, отвечайте, но… — я не знал, как ей реагировать на подобные вопросы. — Просто записывайте запросы и ничего не обещайте.
Пока она готовила кофе, я стоял у окна и “вспоминал”.
Потом, когда Марта принесла кофе, разбудил Майцева.
— Зак, нас поймали.
— Кто?
— Ребятки из Чикаго. Это должно было рано или поздно случиться. Статистика работает против нас. — Я коротко рассказал ему о происшествии.
— И что теперь? — он отхлебнул кофе, и недовольно поморщился: Марта, как обычно, сэкономила на сахаре. — Когда она уже научится класть две ложки на чашку?
— Думаю, пора заканчивать с кустарщиной. Нам нужны банки, фонды, солидность. Чтобы таких вопросов более не поднималось. Это ненормально, если дядя с улицы зарабатывает приличные деньги в то время, когда прожженные дельцы терпят убытки. Это сильно заметно и создает нездоровый ажиотаж. А если они еще сведут воедино наши операции, то результат, боюсь, будет плачевным.