— Эй! Куда ты идешь? — в голосе Вячеслава слышались ноты обидного удивления, но ответа на вопрос не последовало.
Медленной, плавной походкой Голиаф направлялся в уже давно изученное им заведение — бар «London». Быстро дойдя до заведения, юноша сел за барную стойку. Голиаф знал наизусть всё меню, и всегда заранее знал, что хотел бы заказать. И сейчас было настроение для виски. Достав телефон, он нашел в галерее расписание и, узнав, какая тема сегодня будет на лекции, вбил название в поиск и начал о ней читать, как вдруг…
— О-о, дружище!! — радостный звонкий голос наполнил паб, а тяжелая рука тут же легла на плечи Голиафа. Юноша, повернув голову, увидел с собой еще одного однокурсника, самого богатого на темную растительность на живом лице, которую тот тщетно пытался брить, и, видимо, самого неуспевающего в группе.
Рассмеявшись, тот похлопал Голиафа по плечу, — Даже полудня нет, а ты уже виски хлещешь?!
«С этим можно не стараться» — благоразумно заметил Абатуров, поэтому решил не напрягать лишний раз свои лицевые мышцы — они еще должны пригодиться для более важных людей.
— Привет.
— Неразговорчивый, ха! В целом, все как обычно, — зевнув, студент по имени Дмитрий с удовольствием уселся рядом с другом,
— Ну, что нового?
— Да все по-старому, — положив телефон в карман, ответил Голиаф, пригубив немного виски.
— Это тоже хорошая новость! — юноша довольно улыбнулся и, насмотревшись на собеседника, сделал заказ и себе, — Слушай…
— М?
— Ты вот как знающий человек мне скажи… Зачем нам учиться?
— В каком смысле?
— Ну вот зачем? Мы ведь живем в 21-м веке, все самое лучшее уже изобрели, и человечеству совершеннее уже не стать, а даже если это и возможно, то зачем? Источник безграничной информации у нас уже есть, роботы, которые могут выполнять за нас работу, есть, а нам-то зачем этому всему учиться? Я думаю, что люди уже достаточно развили мозг, чтобы начать развивать сердце!
Слушающий все это без особого энтузиазма, Голиаф вдруг заинтересовался и даже повернул голову в сторону Дмитрия, чтобы слышать лучше:
— Ну-ка…
— Что? — похлопав глазами, спросил собеседник, немного не
понимая реакции Голиафа, но все-таки продолжил — Разве это не так? Люди веками, тысячелетиями изучали науку и только науку! И вот, наконец, мы живем в то время, когда можно думать только о своих чувствах и чувствах других людей, казалось бы, но..! Эх…
Абатуров медленно кивнул, чуть сщурив глаза.
— Хочешь сказать, наука больше человечеству не нужна? — неконтролируемая улыбка вдруг появилась на лице юноши, и она могла бы стать еще больше, если бы Голиаф не остановил её.
— Угу… — ничего не заметивший Дмитрий глотнул виски, — Ты не согласен?
«Зачем ты вообще учишься на инженера?» — витал в голове у Абатурова вопрос, который он все-таки не решился озвучивать. Смотря слегка диковатым взглядом на собеседника, Голиаф чувствовал, что сердце его бьется все быстрее.
Он первый раз расскажет о своей идее.
Приблизившись к Дмитрию, почти к самому его носу, Голиаф, не отрывая от него своего мертвого, но оживленного ожиданием взгляда, наслаждался дискомфортом собеседника. Студент прекрасно понимал, что нарушает личные границы, но не собирался с этим ничего делать.
— И что же ты делал бы без науки?.. — почти шепотом спросил юноша у Дмитрия, чьи глаза растерянно бегали по лицу собеседника, не зная, за что зацепиться.
— Я же сказал… Я бы любил, радовался и…
— Зачем тебе любить и радоваться?
— Как зачем? — почти обиженно спросил тут же испугавшийся студент,
— Ты задаешь странные вопросы… Да и я этот разговор начал не с той целью, чтобы… Ну… Ты понимаешь…
Шумно вдохнув воздух носом, Голиаф откинулся на спинку барного стула. В его глазах погас огонь, сделав их вновь бледными, и Абатуров отвернулся к столику, потеряв интерес к Дмитрию, который тем временем продолжал растерянно оправдываться:
— …да и не хотел я… Я думал, я тебе на универ пожалуюсь, ты мне тоже… Так, поговорим о пустом, да и все, а ты…
— Я не спрашивал.
— А?..
На юношу устремились два голубых бесчувственных зрачка.
— Ты отвечаешь мне, когда я тебя не спрашивал. Мне совершенно плевать на то, какие у тебя там были причины, — в глазах Голиафа мелькнуло презрение, после чего юноша снова отвернулся, смотря в стену, но продолжая говорить, — Ты обычная помойная крыса, Дима. Ты ничего не понимаешь и ничего не стоишь. Ты не знаешь, что делаешь со своей жизнью, а спрашиваешь меня о моей. Ты — расходный материал, — вновь голова повернулась на юношу, а вместе с ней и два страшных глаза, — Тобой контролируют эмоции, а живешь ты ради чувств. Ты тратишь свое существование на девушек и выпивку, потому что первое дает тебе эмоции, а второе помогает их заглушить. Ты жалок, и мне противно с тобой разговаривать.