Дрожь сменилась неким круговым движением, радиус коего постепенно увеличивался. Потом капля вновь замерла, и, как будто определившись с направлением, двинулась в сторону потерявшего человеческий облик Венедикта Аркадьевича, тяжело дышавшего метрах в трех от Вадима. А навстречу ей устремилась капля из кровоточащего пореза на руке монстра. Они встретились, замерли друг перед другом, а затем принялись кружить в бешеном танце, раскрашивая — одна розовым, другая размыто-фиолетовым — захватываемое ими пространство. Казалось, они всеми силами пытались разорвать установившуюся между ними связь но — тщетно, и пляска цветов продолжалась, стремясь к своему апогею. И вот уже к танцу новыми парами присоединились другие капли: больше, больше… Цвета скрещивались, но не сливались. «Но ведь они сольются… — ворочалось в голове Вадима. — И… что тогда?» Рядом хрипел монстр.
«Аннигиляция», — вдруг явственно услышал Вадим.
— Что? — произнёс глухо. Он всё ещё стоял на четвереньках и, осознав это, с трудом поднялся на ноги, чтобы… встретить пристальный взгляд «образца», лежащего на столе.
На бледном, изможденном лице жизнь, казалось, вся была сосредоточена лишь в этом взгляде.
«Аннигиляция», — вновь раздалось в голове и, хотя лежащий на столе не раздвинул губ, Вадиму было совершенно ясно, откуда исходит послание. И сразу же весь смысл переданного обрушился на него. Конечно, как ученый он знал, что означает этот термин: столкновение частиц и античастиц. Появление новой материи и энергии, способной уничтожить все старые формы вокруг… уничтожить и его, Вадима. «Спокойно, спокойно, не паникуй… Думай». — Взгляд существа под куполом не отрывался от лица Вадима, и снизошло озарение. — «Купол! Защита, построенная на свойствах пространства, отличных от хорошо знакомых нам! Гениальная разработка Антона Григорьевича. Но… мне-то как оказаться внутри него? Спокойно, спокойно… Есть! Нужна перезагрузка системы защиты, и тогда у меня будет несколько секунд. Только… сработает ли? А-а, попытка — не пытка! Как же не хочется на атомы разложиться вместе с этой тварью!»
Он скосил глаза: монстр недоуменно взирал на танец крови. Вадим, пошатываясь, как бы в прострации, сделал несколько мелких шажков и оказался рядом с пультом, потом, выдохнув, быстро нажал несколько клавиш в определенной последовательности. Купол, образующий нечто вроде яйца с заключенным в нем столом, ярко вспыхнул и тут же погас, оставив после себя мгновенно с треском появляющиеся и угасающие радужные электрические змейки, остатки от былой мощи.
— А? Что?
Тварь отвела взгляд от завораживающей пляски и уставилась на стол, начала соображать.
«Раз, два, три, четыре… Пора!»
Преодолевая слабость в ногах, Вадим неуклюже подскочил к столу, доходившему ему по грудь, забрался на него, лёг рядом с «образцом». «Ну, теперь включайся, включайся, поле ты моё, полюшко, защитное ты моё!»
Монстр рванул к столу, исторгая пронзительные, нечеловеческие звуки ярости. Вадим закрыл глаза. «Сейчас сожрёт… Сожрёт!» Но в этот миг тело хорошенько тряхнуло от прошедшей сквозь него избыточной энергии, невидимая мощь налила ткани свинцом… и отпустила. «Есть! Заработало!» Он поднял веки. Из-за едва угадываемой размытой границы, отделявшей теперь лежащих на столе от мира, донёся глухой удар, вызвавший некую вибрацию под куполом. Последний звук, дошедший до Вадима снаружи, был истошный визг ужаса. И никакого «мира снаружи» для него не стало.
Но в том мире была вспышка. И когда сотрудника, теснившиеся перед дверью в лабораторию, протёрли глаза от секундной потери зрения — перед их взорами предстала пустота, в которой парил светящийся кокон. Никто не пострадал: пустота начиналась в метре от впереди стоящего наблюдателя, но вот дальнейших её пределов глазу определить было невозможно.
В коконе парили двое. И один из них передал другому: «Теперь, чтобы помочь избранным, я должен стать чистым духом. Убей меня».
Рассказ двадцать шестой. Страсти по Антону Григорьевичу
«Больно… Как же больно! За что, за какие грехи?» — «А разве ты не знаешь?»
Антон Григорьевич сам задавал себе вопросы, и сам же, будучи единым во всех своих ипостасях, отвечал на них.
«Ты самовлюбленный, ненадёжный, играющий чужими жизнями и сущностями человечек, ни во что не верящий и ни в ком не нуждающийся. Разве не так?» — «Но… мне нужна Наташа, мне нужна… дочь!» — «Зачем? Ты никого не любил, ты использовал их так же, как этого мальчика, Егора. Разве нет?» — «Нет, нет! Даже, если я использовал их, они нужны мне — все!» — «Конечно, сейчас они нужны тебе. Но нужен ли ты им теперь?» — «Что с ними? Как я могу им помочь?»