Дождь еще сильнее, на землю падали мелкие градины.
— Чертов мокрец, — смеясь, сказал Игорь. — Капитан, не боишься очковой болезни?
— Ни фига ему не будет, — сказал Сергей. — У него отец — подводник.
Саша не выдержала, побежала к Антону, но вдруг поскользнулась, упала в лужу. Мы с Игорем рванулись к ней, помочь.
— Вот дурак, из-за тебя упала, — крикнула Саша.
Антон никак не отреагировал. Странно. Я мимо Саши, сразу к нему. Ей Игорь поможет.
— Антоха, тебе плохо! — спрашиваю. Попробовал, поднять за локоть, он отдернулся, заверещал:
— Не надо! Не надо, — согнулся, будто болит живот, застонал.
— Что с тобой?
— Рука…
— Пройдет, твоя рука, там ничего страшного, — говорю. — Ты ж сам врач…
Он поднял голову, вгляделся мне в глаза. Лицо у него, совсем бледное, и яркие алые пятна на щеках.
— Я руку сломал, — простонал еле слышно.
— Да нет, — говорю, — вроде целая…
— Я в туалете упал, и руку сломал, — пропищал сквозь слезы.
Саша уже рядом, очень расстроенная, и совсем не из-за того, что упала, испачкалась, ей очень жалко капитана, на долю бедняги, столько сегодня выпало.
— Антон- Антон, — Саша провела ладошкой по его волосам. — Да что ж за день такой, а?..
— Все равно идемте в палатку, — сказал Игорь, помог Антону подняться. — Открытый, закрытый? — спросил у него.
— Закрытый перелом, — ответил Антон. Убрал перебинтованную руку, взялся за плечо Игоря; теперь я увидел, действительно, кисть на правой у него неестественно изогнулась, опухла.
Заходя в палатку, Антон повернулся ко мне: — Блин, а ведь я, так и не… Только расстегнул… и как наеб… — Посмотрел на Сашу. — Как навернулся! Так больно…
— Знаешь, — говорю ему, — ни только рыбачить не твое, но и ссать, желательно, тоже пореже!
24
Через пол часа отплыли. Я Игорь и Антон. Сергей и Саша остались вдвоем. Может, это и хорошо, во всяком случае, им давно пора выяснить отношения, думаю, мы им мешали; может, теперь, что-то изменится?..
Она еще порывалась плыть с нами, но дождь, ветер и наши уговоры, вкупе срослись в увесистый монолитный аргумент. Еще не ясно, как долго будем там, и если не успеем вернуться сегодня, то спать придется в машине. Втроем, худо-бедно еще переночуем… Даже лучше, если бы отправились вдвоем, лодка шла бы веселее, но я не дружу с мотором, а вот Игорь сразу нашел общий язык; тронулись плавно, без рывков, истерик, и так же легко прошли весь путь.
Игорь шутил по дороге: "Ладно я — управляю лодкой, Глеб вписан в тех паспорт — тоже нужен, но нафига мы этого калеку с собой взяли?.."
А потом выглянуло солнце, ветер угнал волны за горизонт, и мы помчались "на всех парусах" без страха намокнуть или перевернуться, обгоняя стаи дельфинов, и летучих рыб, с трудом маневрируя между блестящих перископов японских подводных лодок. Может, и преувеличиваю, ни рыб ни субмарин в тот день, конечно, не видели, но их присутствие, где-то на глубине — ощущалось.
Я смотрел вперед, пытаясь разглядеть вдали яхту, на худой конец маленький катерок, но это зря…
— О чем задумался Глеб, — спросил Игорь.
— Похоже, любовь юных кокеток тает быстрее льдинки в криокамере, — сказал я, подумав, добавил: — Быстрее чем уж жарится на сковородке, быстрее слова, оброненного не пойманным воробьем, быстрее…
— Быстрее, чем утонет в пруду, вытянутая с трудом рыбка, — добавил Игорь.
— Верно, — согласился я, потом спросил: — Скажи Игорь: а большая у них была яхта?
— Огромная. Скучаешь по ней?
— Если очень-очень огромная, то — да.
— Смешно. А все-таки, как тебе Инесса?
— Да вот, написал вчера стихотворение… Не могу придумать рифму на любовь. Быть может… Как течет по венам… по венам… Нет, ничего не идет на ум.
— Придумаешь, скажешь?
— Тебе только скажи.
Игорь смеясь: — Думаю, они сегодня еще появятся. Только нас не будет. Жалко. А она мне понравилась.
— Кто именно?
— Яхта.
В пять часов мы были в поселке. Причалили к той же пристани. Пока Игорь сдувал лодку, я пошел за машиной.
Не заводилась. Несколько минут рассматривал предохранители, заговаривал решетку радиатора, проверил качество крепления двигателя, замерил уровень жидкости в бачке для обмывания стекол — все в норме, должно ехать. Но оно не едет. Отчего же так? Под конец, все-таки догадался прочистить клеммы аккумулятора. Помогло. Но завелась ели-ели. Подсел аккумулятор, срочно менять.
Только теперь, когда сел и поехал, ощутил, как сильно соскучился по рулю. Недели не прошло, а кажется — вечность.
Что с тобой стало? — педали жесткие, руль еле крутится, не поворотливый, пока разгонишься… Ааа, — это ж не моя машина. Ну да, мой Опель мягонький, шустрый… А ведь когда-то тоже ездил на джипе, кажется, даже любил его.
Глупые, избавьтесь от этих бегемотов, потратьте деньги на женщин, которые вас бросят; гротеск жизни — ее рифма; возьмемся ж за руки друзья, пересядем на старенькие немецкие мыльницы. Проникнемся магией разнообразия.
Я помог Игорю сложить лодку, быстро запихнули в багажник — ее, мотор, весла, переоделись с Игорем, бросили туда же сумки с вещами.
Кроме черных туфлей и брюк, на белорусе ярко-желтая рубашка и темный замшевый пиджак, во всем этом было что-то знакомое, но я смотрел, и не мог вспомнить, а ведь где-то, раньше, видел. У Антона память лучше.
— Знаешь, на кого ты похож? — спросил он у Игоря.
— Интересно.
— Ты похож на утопленника, из своего рассказа. — Бородач засмеялся, тут же скривился от боли.
Игорь рассматривая свое отражение в стекле машины: — Может быть. Ты знаешь, очень даже может быть.
Я достал из сумки, уже сложенную безрукавку, вытащил из кармана цепочку с черепком: — Давай, в таком случае, закончим этот образ…Так сказать, нанесем последний штрих.
Игорь, как-то грустно посмотрел на меня, улыбнулся: — Ну давай.
— Нет, если не хочешь, то…
— Давай-давай, так даже смешнее…
Помог ему нацепить эту безделицу, Игорь покачал черепок на открытой ладошке, чему-то усмехнулся, небрежно швырнул за шиворот рубашки:
— Поехали.
По дороге, пришлось, уступить руль белорусу. У меня вдруг обнаружился перегар в запущенной форме. Не хотелось, а что делать?..
Проехали указатель "Медвежьегорск", поглядел на часы — ровно семь.
— Что у нас сегодня? — спросил я.
— Воскресенье, — ответил Игорь.
— А число?
— Не знаю, я не местный.
— Поликлиники ведь работают в выходные? И очередей не будет, да? Может успеем?
— Вряд ли, — недовольно пробурчал Антон. Говорить ему больно, даже дышать, от малейшего движения — передергивает. — Я даже, думаю, может, в городе и заночуем… У меня тут знакомые, и…
Не договорил, из-за припаркованного у дороги микроавтобуса вышел гаишник, приказал остановиться.
Встали, метров через десять, на обочине; Игорь выключил двигатель, достал из бардачка документы.
— Будем надеяться запрещенную литературу и листовки Сергей уже вытащил из запаски, — говорит.
— А во что он по твоему наркотики заворачивал?
— Пойдешь со мной?
— Давай.
Вышли, я закурил. К нам не очень торопились. Инспектор азартно жестикулируя, что-то объяснял водителю автобуса. Очень такой, не типичный гаишник: худенький, сутулый, с бегающими выпученными глазками, и совсем молодым, даже подростковым лицом. Не гаишник, а только эмбрион, зародыш, того рыхлого, с ленцой, со взглядом перезрелого интеллектуального превосходства. А вот и он, только через десять лет… С дороги не было видно, только сейчас обратил внимание: там, за кустами — милицейская машина, в ней напарник, постаревший клон нашего героя.
Дверь машины нервно скрипнула, и неестественно быстро, для своего грузного тела, милиционер выкарабкался на волю. Как-то не хорошо он на нас смотрит, думаю. Взгляд директора мясокомбината, только что разжалованного до заместителя начальника убойного отделения. С таким вот выражением лица он запирается с новой партией бычков, до этого, с таким же выражением взял в руки топор, попросил два часа не беспокоить.