У меня было отвратительное настроение, потому что в ту ночь мне снилась Ванда. Недолго думая, я взял с небольшого столика чашу с водой и протянул ее Кретосу со словами:
— Однажды я пообещал стать твоим слугой, Кретос. Но только в том случае, если я буду свободным человеком, а не рабом. Я не хочу, чтобы меня принуждали к чему бы то ни было! В следующий раз ты должен будешь заплатить другую цену — я требую четыреста тысяч сестерциев и свободу!
Кретос сделал глоток из чаши и тут же выплюнул жидкость на пол.
— Да это же вода! Ты жалкий шарлатан и лжец!
Купец рассвирепел и стал угрожать, что велит высечь меня.
— Что же ты не прикажешь сразу казнить меня, Кретос? — с издевкой спросил я. — Мы, кельты, не боимся смерти. Но ты, Кретос, наверняка с ужасом думаешь о том, как изменится твоя жизнь, когда меня не будет рядом! Что же, так решили боги, и мы, смертные, вряд ли сможем что-либо изменить!
Купец рассвирепел еще сильнее. Он кричал и проклинал меня, а затем велел мне не появляться ему на глаза и добавил, что утром он велит собрать всех рабов, чтобы они видели, как меня будут пороть. Но как только рассвело, Кретос приказал одному из рабов вновь позвать меня. Он плакал и дрожал всем телом, на лбу выступили крупные капли холодного пота. Его бил озноб. Купец едва слышно прошептал, что ему срочно нужен отвар.
— Я знаю, Кретос! Ты ощутил близость божественного солнца! Без него твое тело не сможет согреться. Запомни: я единственный друид на земле, способный помочь тебе. Но если ты желаешь, чтобы я помог тебе избавиться от этих мучений, ты должен сделать меня свободным человеком! Если же ты непременно хочешь, чтобы я оставался рабом, то ты должен сам стать моим рабом, Кретос! Ты получишь отвар только в обмен на мою свободу!
— Ты свободен, — прошептал Кретос. — Только прошу тебя, не бросай меня в беде! Мне нужно тепло божественного солнца!
Я тут же отправил гонца, чтобы тот договорился с судьей и Милоном о встрече, которая должна была состояться на следующий день в доме купца. Я уже давно привык вести дела в усадьбе по своему усмотрению. Должен заметить, что благодаря мне состояние Кретоса только увеличивалось. Хоть я и был рабом, все, кто работал на винограднике и в имении купца, давно считали меня хозяином земельного надела и зданий.
Вдруг Кретос понял, что он начинает терять контроль над происходящим. Его не покидало чувство страха и неуверенности. Наверняка он осознавал, что я хочу обвести его вокруг пальца. Но купец ничего не смог с собой поделать, когда я перестал варить для него зелье. Я попросил составить договор, в котором значилось бы, что Кретос не только дарит мне свободу, но и соглашается разрешить мне принимать участие во всех его делах. Мы должны были стать равноправными партнерами, которые имели бы право унаследовать долю друг друга в случае смерти одного из нас. Купец заявил, что для него такие условия неприемлемы. Я, мол, требую от него слишком много.
— Можешь думать об условиях договора все, что хочешь, — сказал я ему. — Но ты должен его подписать.
— А ты сильно изменился, — прошептал купец. — Я помню тебя еще маленьким мальчиком, когда ты…
— Кретос, я стал деловым человеком, который зарабатывает деньги! Этому я научился у тебя. Свою подпись ты должен поставить вот здесь.
Купец колебался. Он понимал, что, подписав договор, он окончательно потеряет контроль над ситуацией. Но Кретос вот уже больше шести часов не пил зелья и тварь, пожиравшая его изнутри, вновь проснулась. Он дрожал всем телом, словно ребенок, у которого был сильный жар. Купец рассеянно поглядывал по сторонам, его движения казались мне очень неуверенными. Словно умирающий зверь, он, спотыкаясь на каждом шагу, ходил по своему саду и проклинал тот день, когда он по воле богов впервые заехал в деревню рауриков, в которой жил я. Через некоторое время Кретос наконец вернулся в дом и подписал все документы. Затем я протянул купцу кубок с отваром и велел одной из рабынь привести хозяина в порядок — постричь волосы и бороду, а затем причесать. Рабы выкупали купца и одели его в чистую одежду.
Когда в усадьбу прибыли Милон и судья, Кретос был совершенно спокоен, его лицо выражало умиротворение. Он говорил о свете и познании. Купец не уставал повторять, что он совершил огромную ошибку, позволив золоту и серебру ослепить себя, и рассказал своим гостям, что хочет посвятить остаток своей жизни служению богам и искусству.