Впрочем, в этот период друиды уже не нуждались в подобной рекламе — по крайней мере, в Британии. Ибо XVII век стал свидетелем не только неослабевающего интереса к этой тематике со стороны ученых, но и постепенного распространения в Англии смутных представлений о друидах в качестве древних поэтов и жрецов Британии. Этим признанием друиды были обязаны отнюдь не ученым трактатам, и я склонен полагать, что главная заслуга в этом отношении принадлежит Бомону и Флетчеру, которые выбрали для своей трагедии раннебританский сюжет. Премьера «Бондуки», состоявшаяся в 1618 г., выводила на сцену друида в таком облике, который не мог не привлечь к себе благосклонного внимания публики, и начиная именно с этого времени их образ приобрел повсеместную известность. Таким образом, скорее всего, в середине XVII в., когда писал Генри Джейкоб, имя друидов уже было у всех на устах[29], не ограничиваясь небольшим кругом ученых.
«Бондука», несомненно, является поворотным пунктом в истории возрождения народного интереса к друидам. Конечно, участие, которое принимают в ней друиды, стало косвенным следствием трудов ученых, поскольку именно они позволили Флетчеру использовать произведения античных авторов, особенно Тацита, в качестве источников; между тем Шекспир, так как он заимствовал сюжет своей «Цимбелины» по большей части из средневековых романов, вообще не ввел друидов в свою пьесу, действие которой происходит в тот же период.
Первая сцена третьего акта «Бондуки» происходит в Храме Друидов и открывается торжественным появлением поющих друидов; следует отметить, что пение составляет их основное занятие. «Пойте, друиды!» — приказывает Каратах; в другом месте Бондука восклицает:
А в первом акте Каратах говорит о
Эти представления о друидах прежде всего как о бардах получили дальнейшее продолжение в «Ликиде» Мильтона (1637 г.):
И в Англии они утвердились примерно на сто лет.
С другой стороны, во Франции, по всей видимости, друиды приобретали популярность медленнее. Когда же они добились всеобщего признания, сложившиеся о них представления оказались гораздо более четкими и точными, чем в Англии. Основным фактором, по-видимому, стал перевод «Фарсалии» Лукана, выполненный де Бребефом (1656 г.), так как он сделал содержание знаменитого отрывка, описывающего друидов (с. 119), хорошо известным многим французам. И в дополнение к уже упоминавшемуся вопросу любопытно отметить, что в XVII в. во Франции все еще была распространена идея, согласно которой местами поклонения у этих жрецов были не каменные храмы, а рощи[30].
В подкрепление этой точки зрения (которая была четко выражена уже в диссертации Пуфендорфа и в еще более ранней работе Шедия) в той же поэме содержится великолепное описание ужасного леса друидов под Марселем, столь страшного, что….
Однако, как мы уже говорили, в Англии представления о друидах как бардах-прорицателях доминировали еще примерно сто лет после того, как Мильтон написал «Ликида». Правда, в начале XVIII в. Эддисон один раз в Тэтлере[31] упоминает «друида семьи», а из контекста выясняется, что он использовал это слово в значении священника; однако Уильям Дайепер в 1713 г. вернулся к более привычным взглядам[32]:
30
Представления о рощах всегда пользовались большей популярностью во Франции, чем в Англии. Например, Курье в одном из писем в журнал «Censeur» в 1819 г. упоминает некоего Марка Марцелла, который считал свои родные леса памятниками друидов и не позволял срубать ни одно дерево. (P.-L. Courier, Lettres au redacteur du Censeur, V, Nov. 1819.) Эти легенды все еще популярны во Франции и в лесных районах Северной Испании (особенно в Галисии, как сообщает доктор Перико).