— Мы слышали, на севере разорили одну деревню. Вы оттуда?
— Принеси мне еще вина, девушка. Мне от него легче.
— Вино — ложный друг, сударь, — шепнула она.
— У меня больше нет друзей.
К ним подошел крепкий мужчина в кожаном переднике и спросил:
— Чего он хочет?
— Еще вина, хозяин.
— Так принеси, если у него есть чем заплатить.
Друсс выудил из кошелька на боку одну из шести серебряных монет, которые дал ему Шадак, и бросил трактирщику.
— Подай ему! — приказал девушке трактирщик.
Прибыл второй кувшин. Друсс выпил его и тяжело поднялся на ноги. Он хотел надеть шлем, но тот выскользнул из рук и покатился на пол. Друсс нагнулся за ним и стукнулся лбом о край стола.
— Дайте-ка я помогу вам, сударь, — сказала светловолосая служанка. Она подняла шлем и осторожно надела его на Друсса.
— Спасибо, — медленно выговорил, он и дал ей еще одну монету. — Это… за твою доброту.
— У меня на дворе есть комнатка, сударь, — вторая дверь от конюшни. Она незаперта — можете отдохнуть там, если хотите.
Друсс взял топор, но и его выронил, и лезвие вонзилось в пол.
— Ступайте поспите, сударь. Я принесу вам ваше оружие.
Друсс кивнул и поплелся к двери.
Он вышел на меркнущий солнечный свет. В животе бурлило. Кто-то слева обратился к нему с вопросом. Друсс хотел повернуться, упал, и они оба повалились на стену. Друсс, держась за плечо другого, попытался выпрямиться и услышал позади топот ног, а потом крик. Длинный кинжал со звоном упал на пол, а его владелец застыл, как-то странно вскинув руку. Друсс заморгал: запястье этого человека было пригвождено к двери таверны метко брошенным ножом.
Послышался шорох вынимаемых из ножен мечей.
— Защищайся, болван! — крикнул кто-то.
Увидев перед собой человека с мечом, Друсс загородился рукой и правым кулаком двинул его в подбородок. Нападавший упал как подкошенный. Обернувшись ко второму противнику, Друсс потерял равновесие, но и враг, взмахнув мечом, лишился стойкости. Друсс подсек его ногой и повалил. Потом приподнялся на колени, сгреб врага за волосы, притянул к себе и стукнул головой по носу. Тот обмяк, потеряв сознание, и Друсс отпустил его.
Кто-то подошел, и Друсс узнал молодого поэта.
— Боги, как разит от тебя дешевым пойлом, — сказал Зибен.
— Это кто? — пробормотал Друсс, глядя мутными глазами на человека, пришпиленного к двери.
— Так, подонки. — Зибен выдернул свой нож из руки жертвы. Тот завопил от боли, а Зибен вернулся к Друссу. — Пойдем-ка со мной, старый конь.
Друсс почти не запомнил дорогу. Его дважды рвало, и голова разболелась невыносимо.
Проснулся он в полночь на какой-то веранде, под звездами. Рядом стояло ведро. Он сел и застонал от страшной боли в голове — точно железным обручем стиснули. Услышав в доме какие-то звуки, он двинулся к двери, но потом расслышал получше и остановился.
— О, Зибен… О-о… О-о!
Друсс выругался и вернулся назад. Налетевший ветер опахнул его неприятным запахом, и он посмотрел на себя. Колет покрыт блевотиной, от тела разит застарелым дорожным потом. Слева во дворе виднелся колодец. Друсс вытянул наверх ведро. Демон долбил в голове раскаленным добела молотом. Друсс разделся до пояса и обмылся холодной водой.
Дверь позади распахнулась, и из дома выскользнула темноволосая молодая женщина. Она улыбнулась Друссу и побежала прочь по узкой улочке. Друсс поднял ведро и опрокинул остаток воды себе на голову.
— Ты уж не обижайся, — сказал Зибен, — но без мыла дело не обойдется. Заходи. В очаге горит огонь, и я согрел воды. Боги, ну и холод на улице.
Друсс, собрав свою одежду, вошел в дом. Домик был одноэтажный, всего с тремя комнатами — кухня с железной плитой, спальня и столовая, где топился каменный очаг. Тут был стол с четырьмя стульями, а по обе стороны от огня — удобные кожаные кресла, набитые конским волосом.
Зибен провел Друсса в гардеробную, налил в таз горячей воды, вручил гостю брусок белого мыла и полотенце. Достав из буфета в столовой тарелку с нарезанным мясом и хлеб, поэт сказал:
— Поешь, как помоешься.
Друсс вымылся пахнущим лавандой мылом, отскреб свой колет и оделся. Поэт сидел у огня, вытянув длинные ноги, с кубком вина в руке. Другую руку он запустил в свои светлые, до плеч, волосы. Откинув их назад, он надел на голову черный кожаный обруч с блестящим опалом в середине и посмотрелся в овальное зеркальце.
— Красота — это тяжкое проклятие, — сказал он, отложив зеркало. — Налить тебе вина? — Друсс, чей желудок при этих словах встал на дыбы, замотал головой. — Тогда поешь, мой большой друг. Я знаю, еда не идет тебе в горло, но она пойдет тебе на пользу, поверь.