Вернулся Эскодас и зашил Друссу раны, делая это быстро и умело.
— Как видно, боги на твоей стороне — они одарили тебя удачей.
— Человек сам творит свою удачу.
— Это верно. На Исток надейся, а запасную тетиву держи наготове. Так говаривал мой старый учитель.
— А ведь ты мне здорово помог, — сказал Друсс, вспомнив бой на триреме и стрелу, поразившую пирата у него за спиной.
— Да, недурственный был выстрел. Ну, как ты?
— Лег бы и проспал целую неделю.
— Это в порядке вещей, дружище. Пока ты в бою, кровь у тебя кипит, а потом наступает похмелье. Только поэты об этом не поют. — Эскодас взял тряпку и отмыл колет Друсса от крови. — Ты великий воин, Друсс, — лучший, пожалуй, из всех, кого я знал.
Друсс надел колет, взял Снагу, пошел на нос и улегся между двумя тюками.
Меньше чем через час его разбудил Бодасен. Друсс открыл глаза и увидел вентрийца на фоне заходящего солнца.
— Надо поговорить, друг, — сказал Бодасен, и Друсс сел. Шов на боку натянулся, заставив его выругаться.
— Я устал. Давайте покороче.
— Я говорил с пиратом. Его зовут Патек…
— Плевать мне, как его зовут.
Бодасен вздохнул:
— В обмен на сведения о числе корсарских судов я пообещал дать ему свободу, когда мы придем в Капалис. Поручился своим словом.
— А мне-то что до этого?
— Я хотел бы, чтобы ты тоже дал слово не убивать его.
— На кой мне его убивать?
— Тогда дай слово.
Друсс посмотрел в темные глаза вентрийца.
— Тут есть еще что-то — что-то, о чем вы умалчиваете.
— Да, есть. Дай слово, что не нарушишь мое обещание Патеку, и я расскажу.
— Ладно. Я не стану его убивать. Теперь говорите и дайте мне поспать немного.
Бодасен собрался с духом.
— Эта трирема зовется «Черный ветер». Командовал ею Эарин Шад, крупный корсарский главарь… король, если хочешь. Они уже несколько месяцев прочесывают эти воды. Один из кораблей, который они ограбили, был… — Бодасен облизнул губы. — Друсс, мне очень жаль. Они потопили корабль Кабучека, а всех, кто был на борту, бросили акулам. В живых не осталось никого.
Друсс сидел тихо, не испытывая ни малейшего гнева.
— Хотел бы я что-нибудь сказать или сделать, чтобы уменьшить твою боль. Я знаю — ты любил ее.
— Оставьте меня. Оставьте меня одного.
Глава 5
Весть о горе, постигшем могучего Друсса, скоро разошлась по кораблю. Многие не могли понять всей глубины его страданий, поскольку не знали, что такое любовь, но перемену в нем заметили все. Он сидел на носу корабля и глядел на море, не выпуская из рук своего топора. К себе он допускал только одного Зибена, да и тот не оставался с ним надолго.
В оставшиеся три дня плавания на корабле почти не смеялись — присутствие Друсса подавляло всех. Огромный пират Патек держался от него как можно дальше, почти все время проводя на мостике.
Утром четвертого дня вдали показались башни Капалиса, сияя на солнце белым мрамором. Зибен подошел к Друссу:
— Милус Бар намерен взять груз пряностей и пуститься в обратный путь. Может, останемся?
— Я не поеду обратно.
— Но ведь нам больше нечего делать здесь.
— Тут есть враг.
— Какой еще враг?
— Наашаниты.
— Не понимаю. Ты никого из них и в глаза-то не видел.
— Они убили мою Ровену и поплатятся за это.
Зибен хотел уже ввязаться в спор, но сдержался. Наашаниты перетянули пиратов на свою сторону — стало быть, в глазах Друсса они виновны. Разве вобьешь Друссу в голову, что настоящий виновник, Эарин Шад, уже мертв? В своем горе Друсс никого не станет слушать. Глаза у него холодные, почти безжизненные, и он держится за топор, как за единственного своего друга.
— Должно быть, она была необыкновенная женщина, — сказал Эскодас, стоя рядом с Зибеном у левого борта, пока «Дитя грома» входило в гавань.
— Я ни разу ее не видел, но он говорит о ней с благоговением.
Эскодас кивнул:
— А грузчиков в гавани нет — одни солдаты. Город, наверное, осажден.
С того конца пристани к ним двигалась колонна солдат в черных с серебром латах. Впереди шагал высокий, широкоплечий вельможа.
— Как видно, это Горбен, — сказал Зибен, — вышагивает так, будто весь мир принадлежит ему.
— Больше не принадлежит, — хмыкнул Эскодас, — но парень хорош, спору нет.
Император, одетый в простой черный плащ поверх неприметного панциря, тем не менее привлекал к себе внимание подобно сказочному герою. Люди бросали работу при его приближении, а Бодасен спрыгнул на пристань, не дожидаясь, когда корабль причалит, и бросился ему в объятия. Император похлопал его по спине и расцеловал в обе щеки.