— Вот это дружба, — сухо заметил Эскодас.
— Странные обычаи встречаются в чужих краях, — усмехнулся Зибен.
Спустили сходни, и взвод солдат, взойдя на палубу, стал выносить оттуда тяжелые, окованные бронзой дубовые сундуки.
— Небось золото, — шепнул Эскодас, и Зибен кивнул.
С судна вынесли двадцать сундуков, и только тогда дренаям позволили сойти на берег. Зибен спустился по сходням вслед за лучником. Как только поэт ступил на землю, она вздыбилась под ним, и он чуть не упал.
— Что это — землетрясение? — спросил он у Эскодаса.
— Нет, дружище, просто ты так привык к корабельной качке, что по твердой земле ходить не можешь. Но это пройдет быстро.
Друсс присоединился к ним. Бодасен с императором вышли вперед.
— Вот, государь, тот воин, о котором я говорил, — Друсс с топором. Он победил пиратов, можно сказать, в одиночку.
— Хотел бы я на это посмотреть, — сказал Горбен. — Но у тебя еще будет случай показать себя. Враг стоит лагерем вокруг города и уже начал штурмовать крепость.
Друсс промолчал, но император этого как будто и не заметил.
— Можно посмотреть твой топор? — спросил он. Друсс подал монарху свое оружие, и тот поднес лезвие к самым глазам. — Великолепная работа. Ни щербинки, ни следа ржавчины — как новенький. Превосходная сталь. — Горбен осмотрел черное топорище с серебряными рунами. — Это старинное оружие — оно видело много смертей.
— И увидит еще больше, — низким рокочущим голосом ответил Друсс.
Зибена пробрала дрожь, когда он это услышал.
Горбен с улыбкой вернул Друссу топор и сказал Бодасену:
— Когда разместишь своих людей, найдешь меня в здании совета. — С этими словами император удалился.
Бодасен, белый от гнева, сказал:
— Императору нужно низко кланяться. Что за неуважение!
— Мы, дренаи, не научены раболепству, — ответил Зибен.
— В Вентрии за столь пренебрежительные манеры вспарывают живот.
— Ничего, научимся еще, — не смутился Зибен.
— Очень на это надеюсь, — улыбнулся Бодасен. — Обычаи здесь не те, что в Дренае. Император — хороший человек, просто замечательный, но он должен блюсти дисциплину и впредь такого поведения не потерпит.
Дренаев разместили в центре города — всех, кроме Друсса и Зибена, которые не были связаны обязательством сражаться за Венгрию. Их Бодасен отвел в покинутую гостиницу и велел выбирать любые комнаты. Еду, сказал он, можно брать в одной из двух городских казарм, притом в городе еще открыты немногочисленные лавки и лотки.
— Хочешь посмотреть город? — спросил Зибен, когда вентриец ушел.
Друсс, сидевший на узкой койке, будто и не слышал вопроса. Поэт сел рядом с ним и произнес осторожно:
— Что ты ощущаешь?
— Пустоту.
— Все люди смертны, Друсс, — даже мы с тобой. Это не наша вина.
— Мне нет дела, чья тут вина. Просто я все время думаю о нашей жизни в горах. Все еще чувствую ее руку в своей. Все еще слышу… — Друсс умолк, покраснев и крепко стиснув зубы. — Ты о чем-то спрашивал меня?
— Предлагал пройтись по городу.
— Ладно, пошли. — Друсс взял топор и направился к двери.
Гостиница стояла на Винной улице. Бодасен объяснил им, что в какой стороне находится, и они без труда находили дорогу. Улицы здесь были широкие, а вывески писались на нескольких языках, в том числе и на западном. Здания, выстроенные из белого и серого камня, порой насчитывали более четырех этажей. Путникам встречались сверкающие башни, дворцы с купольными кровлями, сады и усаженные деревьями проспекты. Повсюду пахло жасмином и розами.
— Красиво тут, — заметил Зибен. Они прошли мимо полупустых казарм и направились к восточной городской стене. Даже отсюда был слышен звон клинков и тонкие крики раненых. — Я, пожалуй, уже достаточно нагляделся, — сказал, останавливаясь, Зибен.
— Дело твое, — с холодной улыбкой ответил Друсс.
— Там позади остался храм, который я хотел бы посмотреть. Знаешь, тот, с белыми конями.
— Да, помню.
Они вернулись к большой площади, где стоял увенчанный куполом храм. Вокруг купола были расставлены двенадцать искусно изваянных статуй ставших на дыбы лошадей, в три раза больше натуральной величины. Входом служила огромная арка с раскрытыми дверьми Из полированной меди и серебра. Путники вошли внутрь. В куполе было семь цветных окон, и лучи света из них скрещивались на высоком алтаре. На скамьях, по оценке Зибена, могла бы разместиться тысяча человек. Взглянув на алтарь, он увидел там золотой, украшенный драгоценностями охотничий рог. Поэт устремился туда.