— Жителей в лучшем случае уведут в рабство, а в худшем перебьют. Правила правилами, но нравы здесь жестокие.
— Может ли Горбен победить?
— Не похоже на то, но ему может и посчастливиться. В Вентрии исход сражения часто решает поединок между первыми бойцами, но это происходит лишь в том случае, когда силы равны и в каждом стане есть боец, которого свои считают непобедимым. Здесь этого не будет, поскольку Горбен сильно уступает врагу числом. Но теперь, когда Бодасен привез ему золото, он может подослать лазутчиков во вражеский лагерь, и они будут подкупать солдат, чтобы те перебегали к нему. Вряд ли из этого выйдет толк, однако кто знает.
— Откуда ты все это взял?
— Я провел весьма познавательный день с принцессой Ашей — сестрой Горбена.
— Что? — вспылил Друсс. — Ты в своем уме? Или то, что случилось в Машрапуре, ничему тебя не научило? Дня не прошло, а ты уже снюхался с бабой!
— Не снюхался, а предался любви, — отрезал Зибен. — И это касается только меня.
— Верно. Когда тебе вспорют живот или посадят тебя на кол, я тебе об этом напомню.
— Ах, Друсс! — Зибен снова плюхнулся на кровать. — Есть вещи, ради которых стоит умереть. Притом она такая красавица — человека может постигнуть и худшая участь, чем женитьба на ней.
Друсс отвернулся к окну, и Зибен тут же спохватился.
— Прости, дружище, я не подумал. — Он подошел к Друссу и положил руку ему на плечо. — Жаль, что у жреца ничего не вышло.
— Это был ее голос. — Друсс сглотнул и с трудом поборол свои чувства. — Она сказала, что ждет меня. Я потому и пошел на стену — думал, может, меня убьют, и мы снова будем вместе. Но достойного противника мне не нашлось… да и не найдется, а сделать это самому мне духу не хватает.
— И хорошо, Друсс. Ровена этого не одобрила бы. Ей хочется, чтобы ты был счастлив, чтобы ты снова женился.
— Никогда!
— Да — ведь тебе еще и двадцати нет, а женщин на свете много.
— Таких, как она, больше нет. Но она ушла, и я не стану говорить о ней. Я ношу ее здесь, — Друсс коснулся груди, — и никогда не забуду. Поговорим опять о том, как воюют на Востоке.
Зибен взял с полки у окна глиняную чашу, сдул с нее пыль, наполнил водой и выпил единым духом.
— Боги, экая мерзость! Ну ладно. Что еще ты хочешь знать?
— Я понял — больше четырех атак в сутки предпринимать нельзя. Но почему они штурмуют только одну стену? При своей численности они могли бы окружить город и ударить сразу со всех сторон.
— Они это сделают, Друсс, но не в первый же месяц. Сейчас идет испытательный срок. Сначала нужно приучить к бою новобранцев, потом они подтянут осадные машины — это уж на втором месяце. Потом скорее всего баллисты примутся кидать каменные глыбы через стену. Если и это к концу месяца не принесет успеха, они пошлют вперед саперов и начнут подкапываться под стену.
— А каковы правила для осажденных?
— Не понимаю, о чем ты.
— Ну, допустим, мы вздумаем напасть на них. Можно это делать больше четырех раз в сутки? Или, скажем, ночью? Каковы правила?
— Дело тут не в правилах, Друсс, а в здравом смысле. У врага людей чуть ли не в двадцать раз больше, чем у Горбена. Если Горбен атакует, его сотрут в порошок.
Друсс кивнул, поразмыслил и наконец сказал:
— Попрошу у Оликвара его книгу. Ты мне ее почитаешь — может, я что и пойму.
— Может, ляжем наконец спать?
Друсс, не снимая ни сапог, ни колета, лег на вторую кровать, уложив рядом Снагу.
— Зачем он тебе, пока ты спишь?
— Мне так спокойнее, — сказал Друсс, закрывая глаза.
— Где ты, собственно, его взял?
— Он принадлежал моему деду.
— Наверное, твой дед был герой? — с надеждой спросил Зибен.
— Нет, полоумный убийца.
— Прекрасно, — сказал Зибен, ложась. — Утешительно знать, что в черный день ты всегда можешь вернуться к семейному промыслу.
Глава 6
Горбен следил в зеркале, как слуга Мушран бреет ему подбородок.
— Чего ты так смотришь, старик?
— Устал ты, мой мальчик. Глаза красные, и под ними круги.
— Дождусь ли я того дня, когда ты назовешь меня «государь» или «мой император»? Я только этой надеждой и жив, Мушран.
— Это пусть другие величают тебя государем-императором. Пусть бухаются на колени и стучат лбом об пол. А я, глядя на тебя, вижу мальчика, который был прежде мужчины, и младенца, который был прежде мальчика. Я готовил тебе еду и вытирал тебе задницу. Стар я стал, чтобы стукаться моей бедной головой об пол всякий раз, как ты входишь в комнату. И не старайся переменить разговор — тебе надо побольше отдыхать.